«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - [79]

(курсив наш. – Авт.) отказались от уборщиц-немок и сами приводили комнаты в порядок. Инструктор считал, что помогли беседы и доклады, воспитывавшие любовь и преданность Родине, делу партии Ленина – Сталина, а также коллективные читки правильных книг, художественная самодеятельность, пионерские костры, обсуждение советских кинофильмов («Дети капитана Гранта», «Веселые ребята», «Адмирал Нахимов»). Как педагогическое благо политработник превозносил строгую дисциплину – военные занятия и игры, караульную службу на территории лагеря. Однако, судя по всему, главным итогом лагерной жизни стало все-таки то, что «в среднем каждый ребенок в весе прибавил 1 кг 300 г.». И в послевоенные годы это действительно было большим достижением707.

Когда на одном из партийных собраний директор школы начала рассказывать, какие исключительные дети учатся в школе, ее поправили: «…таких детей меньшинство, [хотя] в большинстве дети хорошие, но они в своем досуге предоставлены сами себе». Нет детских книг, кинокартин, дома пионеров. Дети каждый день ходят в кино, смотрят немецкие идеологически вредные фильмы, полдня бегают по улице, много шалят, «некоторые пьют и курят, да и к немцам относятся нехорошо»708. Но партийные руководители больше всего беспокоились о том, чтобы советские дети «не вырастали немцами». В Советский Союз нужно было «привести нормальных детей, а не с искалеченным сознанием»709.

К концу 1947 года борьба с «онемечиванием» детей превратилась у политработников в навязчивую идею. Нельзя было отставать от развернувшейся в СССР борьбы с «низкопоклонниками» и космополитами. Именно тогда цензура начала энергично снабжать политотделы «немецким» компроматом. Материалы перлюстрации писем оперативно доводили до партийных организаций – для «недопущения в дальнейшем общения советских детей с немцами»710. Жена офицера В. из военной комендатуры Грааль-Мюритц в письме родным похвасталась, что ее сын хорошо говорит по-немецки. Гордых своим ребенком родителей тут же объявили плохими воспитателями, поскольку их сын язык усвоил не в советской школе, а чуть ли не на улице, в живом общении с немецкими сверстниками. На этот педагогический провал недостаточно бдительным родителям было публично указано на собрании семей711.

Таких «крамольных» случаев было немало: «Вовка играет с сыном нашей хозяйки, ему 9 лет, но они друг друга понимают, один говорит по-русски, а другой по-немецки, а игры у них на целый день хватает»; «Жоржика Светлана взяла из детского сада, где он за месяц ужасно разболтался. Сейчас к нему ходит интеллигентная молодая девушка – немка, сухая и холодная. Жоржик подтянулся в смысле манер»; «Томуська очень любит детей. С немчурятами так играет хорошо. По-немецки шпрехает вовсю»; «Алик целые дни бегает, играет с немчурой. Уже хорошо разговаривает по-немецки. Через год собирается в школу». Тщательной цензуре подвергали и письма старшеклассников на родину. Ловили за руку тех, кто не видел ничего зазорного в общении с немецкими детьми: «Здесь нет ни одной русской девочки моих лет и приходится ходить в кино, на бассейн (так в документе. – Авт.) с немецкими девушками, а у Стасика есть товарищи-немцы, так что когда пойдем на бассейн, нас собирается человек 15–18»; «Тамарка ездила на пароходе с немецкими девчонками в Берлин, ей не скучно, у нее много подруг, она хорошо говорит по-немецки»712.

Времена неорганизованных совместных походов с немецкими подростками в бассейн или кино безвозвратно уходили в прошлое. Еще осенью 1947 года, когда не разрешили привозить с собой в Германию жен и детей, политотдел Штаба СВАГ стал готовиться к удалению школьников из Восточной Германии – собирать сведения о количестве учащихся, подлежащих переводу в школы СССР713. Дело в том, что правительство распорядилось после окончания учебного года в 1948 году закрыть все школы и вывезти школьников на Родину714. Те, у кого не было родственников в СССР, должны были жить в интернатах. Можно себе представить реакцию хорошей матери на такое предложение. Складывается впечатление, что руководство хотело выдавить матерей из Германии. Вполне понятно, что решение было встречено родителями в штыки: «…я своего сына не буду отправлять ни в интернат, ни к родным, он останется со мной здесь»; «…своих детей отправлять никуда не будем, а если отправлять так только вместе с мужем»; «…хоть и есть у меня родные, но я свою дочь отправлять не буду, она будет жить со мной до тех пор, пока меня не откомандируют». Кое-кто даже был готов пойти на крайности: «Я своего ребенка не буду отправлять. И если здесь не будет школы, то отдам в немецкую…»715 Вероятно, недовольство было всеобщим. Решение касалось всех – от простого сотрудника до начальства. Возможно, потому выезд детей в СССР притормозили. Лишь в мае 1949 года появился приказ Главноначальствующего СВАГ о закрытии русских школ и отправке с 10 мая по 15 августа всех школьников, проживающих в Германии, в СССР716. Вполне понятно, что вместе с ними отправились домой и их матери. «Семейная» история СВАГ подошла к завершению. Государство по обыкновению вмешалось в частную жизнь и распорядилось ею по своему усмотрению. Грубо и безапелляционно.