«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - [50]
В некоторых подразделениях попытались сделать учебу полезной. В Управлении информации СВАГ умные головы предложили вместо надоевшего повторения «Краткого курса» заниматься страноведением, изучать Германию, «повышать деловую квалификацию»440. В редакции «Теглихе Рундшау» не стали в который раз штудировать обязательный «Краткий курс», а взялись за третий том «Истории дипломатии»441. Начальник Управления УСВА земли Тюрингия Колесниченко в марте 1949 года на партактиве безнадежно просил включить в учебные планы вопросы оккупационной политики, чтобы офицерский состав мог сориентироваться «в той обстановке, которая имеется»442. Но вместо полезных знаний о Германии коммунистам упорно навязывали пропагандистскую жвачку. 30 марта 1949 года Политуправление СВАГ обвинило партийное руководство Управления информации в том, что в феврале оно подменило идеологическую учебу спецподготовкой. Вместо марксистско-ленинской обязаловки, как того требовала программа занятий, коммунисты посмели изучать решения конференций СЕПГ443, действительно необходимых сотрудникам.
Сваговцы всегда находили способ минимизировать свои усилия: искали материал полегче, предпочитали газетные статьи «в ущерб работе над первоисточником», «пользовались одним и тем же конспектом…», на лекции приходили «для отбытия номера», скрывались от партийной учебы, ссылаясь на служебные перегрузки. Проверявшие жаловались, что никаких мер к прогульщикам не применяли444. Все попытки наладить самостоятельное обучение заканчивались одинаково: «При проверках оказывается, что никто ничего не читает и ничего не знает»445. Налицо был тихий саботаж. Недаром член партбюро Военно-морского отдела СВАГ инженер-капитан 2-го ранга Юрин выразительно назвал подобные занятия «самостоятельным ничегонеделанием»: «Спрашиваем, чем человек занимается, а он отвечает: „Я повторяю работы Сталина“. „А ты чем?“ „Я хочу эту передовицу прочитать“. „А я пойду…“»446 Куда именно пойду? Ясно, что не в библиотеку. Таких «уклонистов» прорабатывали на партбюро. Слушали самоотчеты. Придумали метод активных консультаций. По мнению партработников, этот метод был «очень хорош». Вот только сваговцы просто игнорировали консультации и не ходили на них447.
На занятиях предпочитали отмалчиваться. Не только из-за отсутствия усердия. Выделяться, размышлять, высказывать свое мнение было делом опасным. Советский человек жил под гнетом иллюзии тотального контроля над его политической благонадежностью и публичным поведением. (Об иллюзии говорим потому, что тотальным был не контроль, а страх перед этим контролем, постоянное ощущение нависшей опасности.) В глубины психики внедрялся механизм самоцензуры, который выступал как способ самозащиты. Любые дискуссии вызывали у коммунистов тревогу. Любой ответ, не совсем правильный, мог быть расценен как провокация, как антипартийность. Самостоятельно мыслить было не нужно и опасно.
Один из коммунистов с ужасом вспоминал, как вдруг на занятиях началось «философское собеседование»: «Некоторые товарищи дошли до таких разговоров: „А что будет после коммунистического общества?“ Начали рассуждать… „Когда мы так отвлеклись, пытались решать самостоятельно такие вопросы, я пришел к убеждению, что нам нужна сильная консультация, потому что изучение первоисточников без наличия сильной консультации может привести к плачевным результатам…“»448 В другом управлении на одном из занятий «завязалась дискуссия о возможности или невозможности построения социализма в современной Югославии при правящей клике Тито»449. О чем сразу же было доложено в Политуправление. Какая может быть дискуссия, когда все точно сформулировано и определено партией? От «клики Тито» ничего хорошего ждать не дозволялось.
Преподаватели тоже должны были постоянно помнить, что слушатели вполне могут донести, если решат, что ты неправильно обучаешь их марксизму-ленинизму. Как это и произошло с председателем военного трибунала СВАГ С. Д. Климовичем, на которого поступил донос в партийную комиссию. Некий член ВКП(б) «больше не мог молчать». Он упрекал Климовича ни больше ни меньше как в неверной трактовке произведений Блюма и Каутского, которые сам наверняка не читал. К тому же слишком образованный Климович еще и позволил себе с восхищением цитировать «ренегата Каутского»450.
Качество преподавания в целом было невысоким, что отражало уровень знаний руководителей занятий, а косвенно – и низового идеологического актива, тем более партийной массовки. Вот как проходило, например, изучение одной из ленинских работ. Руководитель семинара задает вопрос: «Книга В. И. Ленина „Что делать?“ при создании партии имела большое значение, а сейчас какое значение имеет эта книга?» Один из слушателей отвечает: «Раньше, при создании партии, эта книга имела большое значение, ну, а сейчас… я затрудняюсь сказать». После этого руководитель «разъяснил»: «Книга, конечно, имеет большое значение и в настоящее время»
