Маленькая повесть о любви - [9]

— Да, пожалуй, достаточно, — согласилась Эльза.

— Чудненько! Тогда ты найдешь дом сам. А мне надо зайти купить маме гиацинт.

Наверное, настоящие друзья всегда чувствуют, когда им пора уходить. Он легонько ткнул меня в плечо:

— Увидимся после праздника. Береги нос!

— Ладно.

И он ушел, насвистывая рождественскую песенку про оленя Рудольфа, у которого был красный нос.

Было странно идти вдвоем с Эльзой. Она по-прежнему держала меня под руку: вдруг у меня голова закружится и я упаду.

— Ну, как ты?

— Лучше.

— Спасибо за письмо. Мне было приятно, особенно про «как раз наоборот».

— Оно очень короткое, — сказал я.

— Короткое, но хорошее. И я так же думаю.

— О чем?

— О тебе. Как раз наоборот.

Больше ничего и говорить не надо было. Мы шли рядом и были счастливы. Мне надо было зайти к Гранфорсу, он обещал дать мне елку из тех, что останутся.

— Что с твоим носом? — был его первый вопрос.

— Да так, легкое ранение, — ответил я, шмыгая носом.

— Ну, — спросил он, когда кончил смеяться, — какую елку выбираешь?

Выбор оставался небольшой. Почти все были страшненькие. Я показал на одну высокую, у которой внизу топорщились редкие ветки.

— Верхушка неплохая, — заключил я.

— Я могу отрубить конец, — предложила Эльза.

Она положила елку на пенек. Но не стала возиться с пилой, а взяла топор. И одним взмахом разрубила ствол в нужном месте.

— Вот это девчонка! — восхитился Гранфорс. — Это ей ты собирался подарить бриллианты?

— Да.

— Она того стоит!

— Знаю.

Эльза помогла мне дотащить елку до дома. Она боялась, как бы иголки не поцарапали мне нос. У нашей двери она опустила елку на снег.

— С Рождеством, Фред! И спасибо за подарок.

— Ты его не откроешь?

— Нет, подожду до завтра. Красивая обертка.

— Да, я люблю таких мускулистых.

Эльза крепко обняла меня, чтоб показать, какая она сильная. И посмотрела на меня своими серо-зелеными глазами.

— Не смотри так, — сказал я. — Наверное, я ужасно выгляжу.

Тогда она вынула из портфеля зеркальце, круглое, с голубой крышечкой.

— Вот, возьми. Это мой тебе рождественский подарок. Когда ты в него посмотришь, увидишь того, кто мне нравится. Ну, пока.

Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла за поворотом. А потом вошел в дом.

— Что у тебя с носом? — спросила мама, едва увидев меня.

— Да так, легкое ранение, — улыбнулся я.

И улыбался до тех пор, пока из носа снова не потекла кровь.

Глава 10. Губная гармошка, коньки… и кое-что еще

На следующий день мама ушла на работу, в свой трамвайный парк, в четыре утра. Перед уходом она обняла меня.

— Спи, сынок, я вернусь к трем часам.

Вместо форменной фуражки она надела красный колпак рождественского гнома. И глаза у нее тоже были красные, потому что накануне она допоздна возилась то с одним, то с другим.

Когда стукнула входная дверь внизу, я раздвинул темные шторы. В небе ярко светила луна и блестели звезды, создавая особое рождественское настроение.

Я лег на диван, стал смотреть в окно и думать о том, какими разными бывают объятья. Как по-разному обнимал я маму и Эльзу, хотя любил обеих.

Я зажмурился и попробовал обнять себя покрепче. Но это было совсем не то.

Потом достал зеркальце, которое получил от Эльзы, и поднял крышку. Я попытался увидеть себя ее глазами. Как человека, который может нравиться. Но увидел только заспанное лицо мальчишки, которому расквасили нос.

Я закрыл глаза и снова заснул.

А когда проснулся, было уже светло.

Я сходил на чердак, принес подставку для елки и большую коробку с надписью «Елочные игрушки». Елку я закрепил в подставке, повесил флажки, маленькие корзиночки с орехами, разноцветные стеклянные шары, бумажных ангелов, которых сам вырезал, надел соломенную звезду на макушку и прикрепил побольше свечей.

Потом упаковал флакончик духов для мамы. И подарок для папы, который он бы получил, если бы приехал домой. Вот бы такое случилось!

Я не знал, чем еще заняться. И пошел в гардеробную, чтобы пожелать счастливого Рождества в вентиляционную трубу.

Я встал перед папиными выходными туфлями:

— Непривычно встречать Рождество без тебя. Надеюсь, у тебя там все хорошо. Правда же?

Ответа не последовало. Но папа обычно говорил: «Молчанье — знак согласия». Поэтому я продолжал:

— Представляешь, меня обняла та девочка, ну, ты знаешь, о ком я. И подарила мне зеркальце, чтобы я мог смотреть на себя. Здорово, да?

В трубе по-прежнему было тихо — значит, он был согласен.

— Только вот мама иногда плачет, когда думает, что я не вижу. А еще она стала какая-то сердитая. Но это потому, что она любит тебя и очень скучает. Как считаешь?

В трубе что-то зашелестело. Как будто осенний лист застрял там и дрожал на сквозняке.

Я подождал. Но ответа по-прежнему не было. Грустно все это. Хотя у папы, должно быть, много дел. Он же говорил в прошлый раз.

— Я только хотел пожелать тебе счастливого Рождества, — сказал я. — Счастливого Рождества!

На всякий случай я повторил это три раза. Потому что три — счастливое число.

Мама переоделась. Теперь на ней было красное блестящее платье. Я тоже нарядился — надел белую рубашку и нацепил бабочку, похожую на пропеллер. И позаботился, чтобы от меня приятно пахло: побрызгался, когда причесывался, папиным лосьоном для волос из голубой бутылочки, что стояла в шкафчике в ванной.