Маленькая повесть о любви - [7]

— И я тоже, — сказал я.

Остаток вечера на душе у меня было легко и спокойно — до тех пор, пока я не стал собираться спать. Я уже снял один носок, как вдруг припомнил такое, отчего у меня разом прихватило живот. Я попробовал дышать как можно спокойнее. Но это не помогало.

Мне надо было немедленно поговорить с отцом в гардеробной.

— Мама сказала, ты будешь мной гордиться, когда узнаешь кое-что. Но я не об этом.

— О чем же?

— Из-за любви можно нервничать?

— И да, и нет. Ты что имеешь в виду?

— Я положил подарок в парту одной девочке, о которой я тебе уже рассказывал. Ну, той, в которую я, наверное, влюбился.

— И…

— У нее такие сильные мускулистые руки.

— А это плохо?

— Нет, даже симпатично. Но я завернул подарок в страницу с комиксами про силача Попая.

— Вот оно что!

— Ну, ты знаешь, это тот, у которого огромные бицепсы. А вдруг она подумает, что я хотел подразнить ее?

— И поэтому ты так нервничаешь?

— Ну, из-за этого тоже. Она очень обидчивая. И потом — что, если она прочитает мое письмо вслух при всем классе?

— Ты думаешь, она может?

— Нет.

— Тогда будь что будет. Без риска не прожить. Но я не могу больше разговаривать. У меня много дел. Пока, старик.

— До свиданья, папа.

Мне показалось, что он зажег трубку. Или это просто в трубе что-то чиркнуло и зашуршало.

Глава 8. Париж у Эльзы над головой

На следующее утро директор поймал меня в коридоре, когда я торопился на урок. Я уже опаздывал, так как долго простоял на улице, разглядывая замерзшего на ветке снегиря и размышляя об Эльзе. Старался представить, что она подумает, когда прочитает письмо. А еще — стоит ли вообще ходить в школу.

— Вот так удача, тебя-то мне и надо, — запыхавшись, сказал он.

Но я не считал эту встречу удачей.

— Хуг! — выпалил я, словно взятый в плен индеец.

— Я кое-что вчера забыл.

— Извините, но нам сейчас будут объявлять итоги четверти. Учительница не любит, когда мы опаздываем.

— Это не займет много времени.

Директор старался говорить спокойно. Но я чувствовал, что внутри у него все кипело. Что он еще задумал? Дать мне подзатыльник, пока нет учительницы? Или подвесить меня вниз головой на крючке в раздевалке?

— Что вы забыли?

— Верни мне ключ.

— Какой ключ?

— Не валяй дурака! Ты знаешь, о чем я говорю. Если не отдашь, мне придется разбить стеклянную дверцу. А вставить стекло стоит больших денег. И знаешь, кто за это заплатит? Твои родители. Ты этого хочешь?

Нет. У нас и без того было туго с деньгами. Я представил, как наше жалкое рождественское угощенье превращается в кучу кошмарных квитанций.

— Нет, — сказал я, нехотя достал ключ из кармана и положил ему на ладонь.

— Хорошо. А ты вчера передал родителям записку?

— Да.

— И что они сказали?

— Папы нет дома. А мама плакала.

Тут директор улыбнулся:

— Теперь ты видишь, как огорчил маму?

Когда он отошел на приличное расстояние, я сказал очень громко, чтоб он слышал:

— Но она плакала от гордости! И не имеет значения, сдерете вы усы или нет. Теперь все будут вспоминать о них каждый раз, когда будут проходить мимо скелета.

И я со всех ног помчался в класс.

Начало дня оказалось неплохим.

Директору не удалось позлорадствовать.

Когда я вошел в класс, крышки всех парт были подняты. Как всегда перед каникулами, надо было навести порядок. Учительница просила выбросить все ненужное, а остальное аккуратно сложить. В этом они с мамой были похожи, мама тоже любила порядок.

— Почему ты опоздал, Фред? — спросила учительница.

— У меня был небольшой разговор с директором.

— Ясно. Иди на место и наведи у себя порядок.

— Будет сделано.

Для начала я собрал свои неудачные рисунки и сунул их в рюкзак вместе с задачником по математике. Но вдруг я застыл на месте — краем глаза я увидел, как Эльза, спрятавшись за приподнятой крышкой парты, читает мое письмо.

Это продолжалось бесконечно долго.

Я боялся смотреть в ее сторону. Но и отвести взгляд тоже не мог.

Эльза наморщила лоб, будто решала сложную задачу.

Что сейчас будет? Вдруг она поднимет руку, помашет письмом и объявит, что получила идиотскую записку от придурка справа?

Но нет, Эльза аккуратно сложила листок вдвое и убрала в портфель.

Затем достала пакет, посмотрела на обертку с Попаем и его накачанными бицепсами.

Я так и не понял, о чем она подумала.

Пакет Эльза в конце концов тоже положила в портфель, потом передвинула что-то на парте и закрыла крышку.

Тут как раз учительница объявила, что уборка закончена, и зажгла все четыре свечи в подсвечнике для адвента[1] у себя на столе. В любой другой год она почитала бы нам что-нибудь о Рождестве, а потом раздала табели с оценками. Но на сей раз она вместо этого повесила на доску карту Европы.

— Так выглядела Европа до войны, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы это запомнили. Чем бы все ни закончилось.

Один за другим мы выходили к доске и показывали на карте города. Это выглядело торжественно, как на похоронах бабушки, когда все по очереди подходили к гробу прощаться.

Мне все время казалось, что на меня кто-то смотрит. Но когда я поворачивал голову, Эльза сидела как ни в чем не бывало и смотрела прямо перед собой.

Если тебе кто-то нравится, много чего можно навоображать.

Наконец подошла очередь Конрада идти к карте. Ему достался Париж. Он стал кривляться — размахивал указкой, будто фехтовал. И под конец ткнул ею куда-то в Польшу.