Маленькая повесть о любви - [4]

— Дурацкая война!

— Да, пусть будет проклята эта чертова война! — и она швырнула швабру в угол.

— Ты что, нельзя так ругаться!

— Можно, когда речь о войне, то можно.

Мама посмотрела на папину фотографию на печной полке. И на свою, что стояла рядом. На ней она сложила руки на круглом животе и улыбалась, потому что там внутри был я.

Но теперь мама не улыбалась, хотя так же держала руки на животе.

— Как бы я хотела, чтобы он приехал! — вздохнула она. — Ну хотя бы на пару часиков.

— Когда любишь, всегда грустишь в разлуке… — вздохнул и я вслед за мамой.

— Да, в любви радость и грусть всегда рядом.

— Верно, — согласился я.

Я капнул из флакончика на указательный палец и поднес его к маминому носу.

— Чувствуешь запах? Тебе нравится?

— Очень приятный. Откуда это у тебя?

— От одной покупательницы. Она была похожа на фею. Вот увидишь: скоро все наладится. А на это ты сможешь купить продукты к Рождеству. И даже гиацинт, он тоже хорошо пахнет.

Я отдал маме деньги, которые получил от той дамы.

А она крепко меня обняла.

— У нас все будет хорошо в это Рождество. Даже если будем только ты, я и мой животик. Не пора ли уже доставать наш вертеп?

— Конечно, пора, — подхватил я.

Мы поставили вертеп со всеми деревянными фигурками так, чтобы папе с печки было видно. Это ведь он когда-то их смастерил. Он был хороший столяр, как и папа Иисуса.

Мама разглядывала младенца. А я — двух коров. Они были совсем как те, на шоколадной обертке. Я вспомнил про шоколадку, и у меня потекли слюнки. Но я решил приберечь ее к Рождеству. Может, дам маме три дольки.

Или две.

Мама устроилась на диване, чтоб довязать какую-то вещицу, а я натянул пижаму, почистил зубы и прошмыгнул в гардеробную, чтоб немного посекретничать перед сном.

— Ты чем-то расстроен? — зашелестело в трубе. — У тебя был неудачный день?

— И да, и нет. Я встретил фею, которая купила елку. Это было хорошо. А плохое было хуже некуда.

— Что так?

— Помнишь девочку, о которой я тебе рассказывал утром?

— В которую ты влюблен?

— Да. У нее не получался один пример на контрольной по математике. Я хотел подсказать ответ, чтоб она не расстраивалась. А она не поняла. Записку заметили, и мой обман раскрылся. Она так разозлилась, что сломала линейку.

— Когда любишь, нельзя обманывать, — послышалось в трубе.

— Ну да. Что же мне теперь делать?

— Поговори с ней.

— Я боюсь.

— Любовь не для слабаков. Ты должен быть готов чем-то пожертвовать.

— Наверное. А когда ты приедешь домой?

— Когда отпустят. Как только тот идиот с черными усиками сдастся. Ты зубы почистил?

— Да.

— Тогда спокойной ночи. Еще поговорим.

И голос пропал. Наверное, ему надо было обратно в Норланд. А мне — в постель.

Я лежал и думал, чем бы я мог пожертвовать ради любви.

A когда придумал, встал, вырвал страницу из старого комикса про моряка Попая и завернул это так красиво, как умел.

Потом снова лег.

В ту ночь я видел самый лучший сон. Мне снилось, что в центре площади стоит огромная елка и сверкает сотнями лампочек. Что на окнах нет больше темных штор, и в каждом горит рождественская звезда. А дама, которая купила елку, сидит на крыше обувного магазина и улыбается, будто она все это наколдовала, словно фея.

А потом она улетела.

Это было чудесно!

Но еще чудесней был рождественский стол, который я увидел, когда вошел в дом.

На нем было полно разных вкусностей: ветчина, сосиски, студень со свеклой. Я наелся до отвала. А потом съел еще восемь фрикаделек — впрок.

Папа собирался поставить «Cheek to Cheek», но тут я проснулся и понял, что все это было только во сне.

Я заплакал, от злости на того идиота с черными усиками.

Это он виноват! Во всем.

Глава 6. Скелет в шкафу

На следующий день я набрался храбрости и после первой перемены, когда Эльза направлялась в класс, подошел и взял ее за руку. Но тут же отдернул. Рука Эльзы оказалась наэлектризована — так же, как и копна ее курчавых волос.

В кармане у меня лежало то, чем я готов был пожертвовать ради любви.

— Эльза!

— Что? — она остановилась и посмотрела на меня в упор.

Глаза у нее были серо-голубые. Или зеленые. Я не решался взглянуть.

— Ну, ты…

На этом мой словарный запас иссяк.

— В чем дело, Фред?

Что я должен был ответить? Мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, чтобы она поняла: я это сделал не нарочно. То, что случилось вчера, — недоразумение. Я готов был сказать все что угодно, лишь бы она улыбнулась.

— Могу раздобыть елку по сходной цене, — вдруг выпалил я.

Эльза нахмурилась. Мне показалось, что она сейчас уложит меня на обе лопатки прямо здесь, в коридоре, у стеклянного шкафа со скелетом.

— Спасибо, у нас уже есть. А почему ты все-таки сделал это вчера? Именно ты. Хотел меня подставить? Я тебе так противна? Или другое что? Может, объяснишь?

Именно этого я сделать и не мог.

— Потому что, — начал я, — потому что… Ах, да так, пустяки…

У меня запылали щеки, такое от нее исходило жаркое излучение. Я отправился в туалет и долго стоял там, обливая лицо ледяной водой.

Вряд ли я заслужил медаль за храбрость.

На большой перемене мы с Оскаром отправились в магазин за черной изолентой. Он хотел обмотать хоккейную клюшку.

Приятно было хоть ненадолго выскочить из школы.