Маленькая фигурка моего отца - [15]
Кстати, прозвище «ЯДОВИТЫЙ КАРЛИК» очень напоминало кличку «ЕВРЕЙСКИЙ КАРЛИК». Так окрестили одноклассники Грюнцвайга, тоже не вышедшего ростом, да еще и иудейской веры… К тому же они сладострастно третировали его всякими дразнилками вроде «Жид, жид, по ниточке бежит!» Но он неизменно отмалчивался, то ли высокомерно, то ли туповато.
Из-за одного лишь внешнего сходства, а тем более из-за сходства нашего положения (мы оба оказались изгоями) мы должны были бы как-то сблизиться. Но мы не подружились, и это я объясняю взаимными предрассудками. Он привык с недоверием относиться к гоям, я для него тоже был гой. А я воспринимал слово «жид» как оскорбление, сам не знаю, почему.
В любом случае, друзей среди одноклассников у меня не было. Почему Франц Ферлич, соседский мальчишка, в отличие от остальных, не стеснялся со мной дружить, мне невдомек. Может быть, причина в том, что он знал меня вне школьного окружения, которое меня пугало и которому, в свою очередь, внушал опасения я, по тихим совместным играм во дворе и общим хобби: мы обменивались фотографиями кинозвезд. Так или иначе, Франца Ферлича, относившегося ко мне не так, как другие, я просто боготворил.
Хотя он был моим ровесником, он уже перерос меня на две головы. Если мне удавалось пройти вместе с ним по Хоймюльгассе, меня распирало от гордости. «Смотрите, это мой друг, — мысленно кричал я идущим мимо одноклассникам, — в нем уже целых метр шестьдесят! А еще он умеет боксировать и метать ножи, а правой выжимает булыжник как штангу! Только попробуйте еще раз на меня косо взглянуть, только попробуйте меня обозвать — он вам так даст, что мало не покажется!»
Но все это после уроков, а в школе для меня начинался ад, ведь учителя относились ко мне не лучше, чем одноклассники. В каком-то смысле они даже смотрели на ученика Хемисша глазами его одноклассников и видели в нем жалкого неудачника. С другой стороны, могло быть и наоборот, кто его знает.
Особенно оскорбительно было упорное предубеждение, что я-де, уже из-за своего маленького роста, — трус, каких поискать. С готовностью насаждал это предубеждение преподаватель гимнастики, некий господин Шмидт. «Хемисш, ты не будешь играть в лапту, — заявлял он, — ты слабак! Ты даже размахнуться как следует не можешь!»
Естественно, одноклассники тут же начинали обзывать меня трусом ИМЕННО ПОТОМУ, что учитель запретил мне играть в лапту. Однако их мнение и особенно мнение учителей отражалось на моей самооценке. Внезапно я начинал бояться прыгать через козла или подтягиваться на кольцах, потому что я трус. Я все больше превращался в того труса и недотепу, каким видели меня одноклассники и учителя.
Однако теперь, в Немецком гимнастическом союзе, я мужественно проглотил свой страх перед козлом и кольцами. После того как господин Альберт Принц железной рукой притащил меня в спортивный зал на Шляйфмюльгассе, на ходу читая мне нотации об истинно немецкой дисциплине, на еженедельные занятия гимнастикой я стал ходить даже не без удовольствия. Над входом красовались четыре большие буквы «F» спортивного девиза, сплетенные наподобие четырех свастик.[11] Гимнасты делились на команды по восемь человек в каждой, и принадлежностью к одной из них я даже втайне гордился.
Но еще больше, чем еженедельные занятия гимнастикой, мне нравились воскресные походы нашего союза в Венский лес. Мы бодро маршировали по окрестностям, распевали национальные песни, осматривали памятные места, связанные с папашей Яном, играли в прятки, в догонялки, в пиратов и поиски клада. «Скорей сплотитесь, немцы…», «Кто насадил тебя, немецкий лес?», «Хочу в бою погибнуть, погибнуть как герой…» В нарушение правил туго затянув под подбородком ремешок шляпы, я представлял себя Арминием-херуском.[12]
Дело том, что Арминий-херуск был моим любимым героем, я его просто обожал. О Германе-Арминии наш учитель истории Клосс,[13] единственный преподаватель, относившийся ко мне с симпатией, рассказывал часами. Сам маленький и щупленький, он, вероятно, испытывал ко мне некое сочувствие. «Таким же, как учитель Клосс, — думал я иногда, когда отчим доставал меня совсем уж невыносимо, — наверное, был и мой отец».
Чтобы угодить учителю, я выучил наизусть «Гробницу в водах Бузенто»[14] и помню ее до сих пор. (Голос отца на пленке читает первые четыре строчки баллады.) Я живо представлял себе готов в крылатых шлемах, ночь, реку… Вот они со слезами опускают в черные воды реки саркофаг Алариха…
А О БИТВЕ В ТЕВТОБУРГСКОМ ЛЕСУ я, чтобы доставить удовольствие учителю Клоссу, даже написал не требовавшееся по программе сочинение. Битва произошла в девятом году от Рождества Христова, — единственная историческая дата, которую я не забыл. Я хотел быть таким же сильным, высоким и мужественным, как германские герои. Вот тогда бы я показал всем поработителям — римлянам, учителям, одноклассникам, — да кому угодно!
* * *
— Сам понимаешь, — произносит голос моего отца, приступая к рассказу о французском походе, — мне нравилось ощущать себя выше и сильнее, чем на самом деле, пусть даже винтиком в военной машине. Французы от нас драпали — было любо-дорого посмотреть, а в тыл тянулись нескончаемые колонны пленных. И Франция, страна, которая вроде как должна была вступить с нами в бой, Франция, заклятый враг, распростерлась перед нами, поверженная. ПОВЕРЖЕННАЯ В ТОМ ЧИСЛЕ И ПРИ МОЕМ УЧАСТИИ, я тоже внес свой маленький вклад в победу, понимаешь, — как же я ликовал!
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!