«Ты чудовище! – говорила сама себе Лара, глядя на своё отражение в зеркале. – Все, кто с тобой спит, заканчивают тюрьмой и развалом судьбы». А всё потому, что кое-кто на заре своей жизни работал в храме Иоанна Спасителя, готовясь к постригу, чтобы навсегда уйти из этого слишком жестокого мира. А сверхрелигиозные служительницы храма нашептали, что у неё лицо с правильными чертами, «как на иконах», и что она непременно должна стать «невестой Иисуса Христа», что означало хранить девственность до конца дней своих. И ей показывали каких-то страшных старух, которые были девственницами, потому что они были «невестами Иисуса Христа». «Нужны ли Христу такие невесты?» – думала Лара.
Но в церкви оказалось всё то же самое, что и в обычном мире. Такие же склоки и сплетни. Даже хуже: всё это прикрывалось верой в Бога. На прихожан шипели: тот шапку не снял вовремя, у этой платье «не по уставу». Слишком громко смеются, слишком громко разговаривают, не знают, как вести себя в церкви. Эти церковные старухи вечно на всех шикали.
«Как можно так с людьми? – удивлялась Лара. – Они пришли в церковь, значит, что-то их побудило. Были какие-то предваряющие события. Людям нужно помочь разобраться со всей этой сложной системой храма, кому в каком случае ставить свечку, куда проходить, как молиться, а не шипеть на них. Нельзя так с людьми, пришедшими в церковь. Не надо на них шипеть».
«Ты к этой не ходи, с той не разговаривай, они колдовки», – просвещали её старухи. В храме Иоанна Спасителя было много «колдовок».
Радовало, что в то голодное время в церкви всегда была еда и там всегда хорошо платили за уборку и содержание храма. И чем больше грешила «братва», тем больше было еды и денег у церкви. Лара сумками таскала еду в общежитие голодных студентов искусства. Столько, сколько могла унести. В подвальчике храма стояли столы, ломившиеся от яств и деликатесов.
А в это же время ПО городу Е прошла волна самоубийств матерей-одиночек, которые сначала убивали своих детей, чтобы те не попали в рабство к бандитам, а потом накладывали руки на себя. Потому что им нечем было кормить детей.
Мамочки! Если вам нечем кормить детей – идите в церковь. Там вас всегда хотя бы накормят.
А если кому-то срочно нужны деньги «на лекарства маме», то необязательно идти на панель. Эти же деньги можно заработать, убирая храм.
Но в храм попадал не каждый. Только те, кто нравился старухам. Лара посещала храм почти год, перед постригом, но затем всё произошло слишком быстро. В одно прекрасное утро ей сказали, чтобы она шла домой и собирала чемоданы. Что к обеду приедет автобус, который увезёт её в женский монастырь. Навсегда. Вот это «навсегда», бесповоротность и напугали её. Она ушла собирать чемоданы и не вернулась.
Но перед этим она дала обет Богу, что будет «невестой Иисуса Христа». И не выполнила свой обет. Теперь за это расплачивались её мужчины. Любимые мужчины.
«Ты чудовище!» – думала про себя Лара.
Была середина января. Лара жила ожиданием. Ожиданием того, что скоро поедет домой и наконец-то увидится с мамочкой. Шесть лет прошло с их последней встречи. Шесть долгих лет разлуки. Последний раз, когда мама провожала её на автобусную остановку, она смотрела на Лару грустными-грустными глазами. Своими бездонными голубыми глазами. Посмотрите в эти глаза – и вы увидите в них всю Россию.
«Теперь можно, – думала Лара, – теперь обо мне уже никто не помнит, никто меня не ищет. Братков наверняка уже почти всех поубивали или пересадили. Никто не будет поджидать в России. Тем более такой повод – первая внучка! Скорей бы, скорей бы уже закончилась зима, скорей бы доченька подросла, чтобы можно было лететь, показать её маме. Мама будет очень счастлива… Для пущей подстраховки можно лететь через Шереметьево, не через Кольцово, тогда точно никто не узнает». Всё это Лара не раз прогоняла в голове, с тех пор как родилась дочь.
А в январе она позвонила домой.
– Скажите маме, что она скоро увидит свою первую внучку! Что как только станет теплее и ребёночек окрепнет, я сразу к ней.
– Лариса, а тёти Любы больше нет. Её убили… бандиты… за неделю до рождения твоего ребёнка. Леночка строго-настрого запретила тебе говорить. Но теперь она сказала, что можно.
Лара позвонила. По этому телефону она могла звонить только в особых случаях. Это был особый случай.
– Как? – только и смогла спросить.
– Лариса, ты только не волнуйся, только не волнуйся. Мы уже нашли, кто это сделал. Его «закрыли». Его опустят в тюрьме. До зоны он не доедет. Лариса, он покойник.
«Да при чём тут это? – устало думала Лара. – МАМЫ. БОЛЬШЕ. НЕТ!»
В тот день она выкурила две пачки сигарет.
Мама
Мама. Это она мыла ей ноги и обрабатывала раны, когда Лара приезжала со сборов с убитыми в мясо ногами. Это она обзванивала всех родственников с позывными «Ларчик заболел!», когда у Лары поднималась температура. И каждый родственник должен был бросить всё и примчаться. Иначе смертельная обида. Это она кричала ей: «Ларчик, держись! Держись! Держись!», когда что-то не получалось во время эстафет и соревнований. И Ларчик держался. Иногда зубами за воздух. Это мамино «Ларчик, держись!» она пронесёт сквозь годы. Через всю жизнь.
