Мальчишки - [18]
Я позвал его. Он, уже предчувствуя недоброе, снял шапку.
Я рассказал ему об отце. Он как-то весь сник. Опустив плечи и закрыв лицо шапкой, шатаясь, вышел.
Вернулся дядя Вася с матерью. Она ничего не слышала и не видела. Дядя Вася гладил ее плечо и молчал.
На следующее утро мы уехали, погрузившись на телегу дяди Васи. Море играло. Море пело, грустно и непонятно.
Перед отъездом я вдруг нащупал под подушкой томик Пушкина.
На желтой бумаге, прямо на стихах отец написал корявыми буквами:
«Я дарю тебе его. Я хочу, чтоб ты был поэтом и любил море».
…Теперь у меня, как и у отца, сильные руки со вздувшимися венами. Я люблю море. Когда я уезжаю от него, я сильно тоскую по яростной, взвихренной воде.
ЗАПАХ СОЛНЦА
Девочка подходит к окну неслышно, ощупью. Ветер обдувает лицо, шевелит волосы — он пахнет землей. Девочка ловит его пальцами, сжимает в кулачок и так долго стоит, вслушиваясь и притихнув.
— Отойди от окна. Опять температура будет. Доктор ведь говорил тебе…
— Сегодня солнца нет.
— И чего тебе далось оно? Ляг в постель. Скоро придет доктор. На улице плохо. Сыро.
— Я знаю. И солнца нет.
Девочка скользящим, ощупывающим шагом идет к кровати. Она не видит. Она слышит.
Слышит руками, кожей, каждым маленьким шагом.
Слышит, как собираются тучи, как бежит по листьям ветер. Он, наверно, очень зеленый, ветер. И его даже можно нарисовать на бумаге карандашом. Придет доктор и нарисует. У него большие пальцы, мягкие Они не делают больно. Доктор нарисует ветер.
Капля ударила по стеклу. Звонкая капля. Дождь. Снова дождь. Сколько дней дождь, а солнца нет. Вдруг доктор забудет калоши. Простудится доктор, кашлять будет и не придет много дней и не скажет:
— Здравствуйте, маленький человек. Как наши глаза? Скоро мы в скакалку прыгать начнем…
Смешно… Скакалка и доктор в белом халате. Он и не сумеет вовсе прыгать через скакалку и в «классы» не умеет играть. Он большой. Он доктор… А хорошо бы и вправду попрыгать. Начертить мелом на асфальте «классы» и скакать, и пинать ногой камешек, и чтоб солнце вокруг желтое-желтое. Много солнца.
Дождь.
Простудился, наверно, доктор и сидит с градусником, и смотрит в окно на лужи…
— Ты с кем разговариваешь?
— Просто так, ни с кем, мама. А ты знаешь, чем пахнет солнце?
— Опять выдумываешь.
— Нет. Небом пахнет. А солнца нет сегодня, и вчера не было. Небом пахнет солнце. Я знаю, когда солнце.
Девочка накрывается одеялом.
Когда же придет доктор? Он как волшебник. И голос у него волшебный. Всю таблицу умножения знает доктор. И по пальцам ему не надо считать. В школе не учится, а знает. Может, он тайком в бумагу подсматривает? Хитрый какой. Вот бы поймать. Не поймаешь. Видеть надо, хорошо все видеть. Тогда и не нужно знать, как пахнет солнце. Прямо видеть можно и карандашами рисовать. Красиво так рисовать: желтым, зеленым, красным. Хорошо рисовать. Доктор говорит, что возьмет с собой в лес, и мы будем искать солнце. Оно опускается в овраг, и его надо отыскать. Оно круглое и маленькое на земле, как яблоко, а в небе тяжелое и большое. Вправду бы найти.
Почему все дождь и дождь? Вся земля в лужах.
В то лето тоже были лужи и в каждой по солнцу, и его ногами можно было бить, разбежаться и ударить, оно разлеталось брызгами, даже на лицо попадало, и опять оставалось в луже, чистое и гладкое.
пели во дворе. Били ногами по лужам и пели, и платья мокрые были и волосы, — все мокрое было.
Девочка вдруг приподнимается на локтях и тоненько-тоненько поет:
— Что с тобой?
— Ничего, мама…
— Тебе нельзя волноваться. Лежи тихо, Я тебе ботинки и ленту купила. В магазине столько народу.
— Дай я подержу в руках.
Широкая лента. Какого она цвета? Может быть вплести ее в волосы? Доктор скажет:
— Какие мы нарядные…
Вот если б пальцами цвет узнавать можно было бы, тогда и видеть не надо. Дотронулся только и пожалуйста:
— Красная…
А ботинки вкусно пахнут. В то лето тоже покупали ботинки, но они уже прохудились и остались в больнице. Там, наверно, всегда остаются ботинки всякие. А взамен дают мягкие и теплые туфли, чтоб нельзя было топать и шуметь. На то она и больница — тихость кругом и врачи в белых шапочках. Садятся подле постели и светят в глаза чем-то горячим, блестящим, будто крошечное солнце на стекле, только не настоящее, и нужно глядеть на него, не моргая, до самых слез глядеть. И так долго-долго. Каждый день.
А потом все стало расплываться, словно в запотевшее окно смотришь, и только пальцы видно, что разжимают веки.
А потом вовсе ничего не стало, как молоком залили…
И ботинки там остались…
Ох, как шумит дождь. Ему и шуметь можно. Сильный дождь. Наверное, с пузырями. Они лопаются и снова надуваются. Прыгают пузыри, сталкиваются. Руками бы их ловить.
Листья пожелтеют, попадают на землю, вылиняют под дождем и высохнут. А там и в школу идти, размахивать портфелем. Доктор говорит, что и мы пойдем. Возьмемся за руки и пойдем. Весело шагать в школу. Но для этого надо видеть. Вот открою глаза и увижу. Раз, два, три…
Девочка глядит в потолок неподвижно, широко.
Он белый, потолок. И комната вся белая.
