Мальчики Берджессы - [24]
– Сомалийку.
– Что?
– Сомалийку. Не сомалианку.
Хелен вскинулась:
– Ты считаешь уместным сейчас меня поправлять?
– Милая… – Джим на секунду прикрыл глаза, и выглядело это очень снисходительно. – Боб испортил все что мог, и раз уж нам придется поехать туда, чтобы навести порядок, тебе стоит знать, как говорить правильно.
– Я туда не поеду.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
Хелен вдруг испытала сильнейшую зависть к паре, играющей в крокет, к женщине в длинной белой юбке, развевающейся на ветру. А ведь совсем недавно в этой комнате она ждала Джима, ждала его взгляда…
Джим на нее не смотрел. Он смотрел в окно, солнечные лучи падали на его профиль, подчеркивая голубизну глаз. И вдруг его жесткое лицо обмякло.
– Ты знаешь, что он сказал мне, когда я добился оправдания Уолли? – Джим на секунду повернулся к Хелен и снова стал смотреть в окно. – Он сказал: «Джим, это было блестяще. Блестящая защита. Но ты забрал у этого человека его судьбу».
Солнце беззастенчиво жарило в окна. Хелен посмотрела на вазу с лимонами, на журналы, которые горничная веером разложила на столе. Посмотрела на мужа, который сидел на краю кровати, опираясь локтями на колени, на его мокрую от пота мятую рубашку. И уже протянула к нему руку, собираясь сказать: «Ах, милый, давай попробуем ни о чем не думать, попробуем отдохнуть, пока мы здесь». Но тут он обернулся к ней и так скривился, что Хелен подумала: встреть она этого человека на улице, не узнала бы в нем своего Джима.
– Вот что он сказал мне, Хелен.
Джим встал и посмотрел на нее умоляюще. Он скрестил руки на груди, касаясь ладонями противоположных плеч. Их старинный тайный знак. Но Хелен то ли не смогла, то ли не захотела – она и сама не знала ответа на этот вопрос, – словом, она проигнорировала просьбу подойти и обнять его.
8
Это была истинная правда. Он бестолочь. Боб сидел без движения на диване у Сьюзан. «Ты всегда был бестолочью!» – проорала ему Сьюзан, прежде чем уехать. Пришла несчастная собака, ткнулась длинной мордой под колено.
– Ничего, ничего, – тихо сказал ей Боб, и собака улеглась у его ног.
Боб посмотрел на часы. Еще не было и полудня. Он осторожно вышел на заднее крыльцо, опустился на ступеньку и закурил. Ноги по-прежнему дрожали. Резкий порыв ветра сорвал с клена желтые листья, принес под крыльцо. Боб затушил об них сигарету, зажег другую, трясущейся ногой сгреб листья в кучку. Перед домом притормозила машина и свернула на подъездную дорожку.
Машина была маленькая, неновая, с низкой посадкой. Женщина за рулем казалась высокой; когда она вылезала, ей пришлось как следует пригнуться. На вид ровесница Боба. Очки у нее висели на кончике носа, мелированные русые волосы, кое-как собранные на затылке, скрепляла заколка. Она была одета в мешковатое пальто из какого-то черно-белого твида, и в ней чувствовалось что-то знакомое – что-то такое, что Боб иногда чувствовал в людях из Мэна.
– Здрасьте! – Женщина направилась к Бобу, поправляя на носу очки. – Я Маргарет Эставер. Вы дядя Зака? Нет-нет, не вставайте. – И, к удивлению Боба, села рядом с ним на ступеньку.
Он затушил сигарету, протянул руку, и женщина пожала ее, хотя обмениваться рукопожатием, сидя рядышком на крыльце, было довольно неудобно.
– Вы подруга Сьюзан?
– Хотелось бы… Я священница унитарианской церкви. – Добавила еще раз: – Маргарет Эставер.
– А Сьюзан на работе.
Маргарет Эставер кивнула, будто и сама об этом догадывалась.
– Полагаю, она вряд ли бы мне обрадовалась, но все-таки… все-таки решила заглянуть. Она, наверное, очень расстроена.
– Да, очень. – Боб полез за очередной сигаретой. – Я прошу прощения, вы не возражаете?
Она махнула рукой:
– Я сама раньше курила.
Он зажег сигарету, расставил колени и оперся на них локтями, чтобы скрыть, что ноги у него дрожат. Дым он старался выдыхать в сторону.
– Я вдруг очень ясно поняла сегодня утром, – проговорила Маргарет Эставер, – что должна протянуть руку помощи Заку и его матери.
Боб, прищурясь, покосился на ее живое лицо.
– Знаете, я еще больше напортачил, – признался он. – Одна сомалийка думает, что я хотел ее переехать.
– Я слышала.
– Уже?! – Боба вновь охватил страх. – Я нечаянно. Честное слово.
– Конечно, я понимаю.
– Я звонил в полицию. Говорил с копом, с которым вместе учился в старших классах. Не с Джерри О’Хейром, с ним я тоже учился. С другим, с Томом Левеском. Он дежурил в участке. Он сказал не беспокоиться.
На самом деле Том Левеск сказал, что все эти сомалийцы долбанутые. «Забудь. Они просто нервные как не знаю кто. Забудь, короче».
Маргарет Эставер вытянула ноги, скрестила лодыжки. Боб рассматривал ее ступни в темно-синих сабо. Носки у нее были темно-зеленые. Эта картинка запечатлелась в сознании Боба, а Маргарет меж тем поясняла:
– Сомалийка не утверждает, что вы ее сбили. Только что якобы пытались сбить. Она не станет заявлять на вас, никаких последствий не будет. Многие сомалийцы не доверяют властям, сами понимаете. А сейчас они особенно болезненно на все реагируют.
Ноги у Боба по-прежнему дрожали. Даже пальцы тряслись, когда он подносил сигарету ко рту. А Маргарет продолжала:
– Я слышала, Сьюзан уже несколько лет воспитывает Зака одна. Я сама из неполной семьи и знаю, что это несладко. Многие сомалийки тоже растят детей без отцов, но у них, как правило, есть сестры, тетки, старшие дети. А Сьюзан, видимо, очень одинока.
Колючая, резкая, стойкая к переменам, безжалостно честная и чуткая, Оливия Киттеридж — воплощение жизненной силы. Новый сборник рассказов про Оливию пулитцеровского лауреата Элизабет Страут (премия получена за «Оливию Киттеридж») — это настоящая энциклопедия чувств, радостей и бед современного человека. Оливия пытается понять не только себя, свои поступки, свои чувства, но и все, что происходит вокруг нее, жизнь людей, что попадаются ей на пути. Это и девочка-подросток, переживающая потерю отца и осознающая свою сексуальность, и молодая женщина, которая собралась рожать в разгар праздника, и немолодой мужчина, что не разговаривал с женой целых тридцать лет и вдруг узнал невероятное о своей дочери, а то и собственный сын, который не понимает ее.
Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «О: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров но обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а предлагающаяся вашему вниманию «Оливия Киттеридж» была награждена Пулицеровской премией, а также испанской премией Llibreter и итальянской премией Bancarella.
Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, Стейнбеком и Рэем Брэдбери, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «O: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров по обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а уже известный российскому читателю роман «Оливия Киттеридж» был награжден Пулитцеровской премией. Великолепный язык, колоритные типажи, неослабевающее психологическое напряжение обеспечили ее книгам заслуженный успех, начиная сразу с дебютного романа «Эми и Исабель», который заслужил сравнения с «Лолитой» Набокова и был экранизирован телестудией Опры Уинфри.
Люси просыпается в больничной палате и обнаруживает рядом собственную мать. Мать, которую она не видела много лет, которая никогда не была с ней нежна в детстве, которая не могла ее защитить, утешить, сделать ее жизнь если не счастливой, то хотя бы сносной.Люси хочется начать все с чистого листа. Быть просто Люси Бартон – забыть, как родители били ее и запирали в старом грузовике, забыть, как ее, вечно грязную и оборванную девочку, унижали и дразнили в школе.Но в то же время взрослой Люси – замужней женщине, матери двух дочерей, автору нескольких опубликованных рассказов – так не хватает материнского тепла.И мать ее тоже одинока, и ей тоже, наверное, не хватает душевной близости.
После смерти отца Джим и Боб Берджессы вынуждены покинуть родной город – каждый из них по-своему переживает трагедию, им трудно смотреть в глаза окружающим и друг другу. Жизнь братьев складывается по-разному: Джим становится успешным и знаменитым адвокатом. А Боб, скромный и замкнутый, так и остается в тени старшего брата.Проходят годы, и братьям приходится вернуться в родной город, где живут тени прошлого, где с новой силой вспыхивают те страхи, от которых они, казалось бы, смогли убежать.В этом романе, как и в знаменитой «Оливии Киттеридж», Элизабет Страут удалось блестяще показать, сколь глубока человеческая душа и как много в ней того, в чем мы сами боимся себе признаться.
Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, Стейнбеком и Рэем Брэдбери, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «О: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров по обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а ее роман «Оливия Киттеридж» был награжден Пулицеровской премией. Великолепный язык, колоритные типажи, неослабевающее психологическое напряжение обеспечили ее книгам заслуженный успех; не стал исключением и роман «Пребудь со мной».
В сборник «Долгая память» вошли повести и рассказы Елены Зелинской, написанные в разное время, в разном стиле – здесь и заметки паломника, и художественная проза, и гастрономический туризм. Что их объединяет? Честная позиция автора, который называет все своими именами, журналистские подробности и легкая ирония. Придуманные и непридуманные истории часто говорят об одном – о том, что в основе жизни – христианские ценности.
«Так как я был непосредственным участником произошедших событий, долг перед умершим другом заставляет меня взяться за написание этих строк… В самом конце прошлого года от кровоизлияния в мозг скончался Александр Евгеньевич Долматов — самый гениальный писатель нашего времени, человек странной и парадоксальной творческой судьбы…».
Автор ничего не придумывает, он описывает ту реальность, которая окружает каждого из нас. Его взгляд по-журналистски пристален, но это прозаические произведения. Есть характеры, есть судьбы, есть явления. Сквозная тема настоящего сборника рассказов – поиск смысла человеческого существования в современном мире, беспокойство и тревога за происходящее в душе.
Устои строгого воспитания главной героини легко рушатся перед целеустремленным обаянием многоопытного морского офицера… Нечаянные лесбийские утехи, проблемы, порожденные необузданной страстью мужа и встречи с бывшим однокурсником – записным ловеласом, пробуждают потаенную эротическую сущность Ирины. Сущность эта, то возвышая, то роняя, непростыми путями ведет ее к жизненному успеху. Но слом «советской эпохи» и, захлестнувший страну криминал, диктуют свои, уже совсем другие условия выживания, которые во всей полноте раскрывают реальную неоднозначность героев романа.
Как зародилось и обрело силу, наука техникой, тактикой и стратегии на войне?Книга Квон-Кхим-Го, захватывает корень возникновения и смысл единой тщетной борьбы Хо-с-рек!Сценарий переполнен закономерностью жизни королей, их воли и влияния, причины раздора борьбы добра и зла.Чуткая любовь к родине, уважение к простым людям, отвага и бесстрашие, верная взаимная любовь, дают большее – жить для людей.Боевое искусство Хо-с-рек, находит последователей с чистыми помыслами, жизнью бесстрашия, не отворачиваясь от причин.Сценарий не подтверждён, но похожи мотивы.Ничего не бывает просто так, огонёк непрестанно зовёт.Нет ничего выше доблести, множить добро.
Установленный в России начиная с 1991 года господином Ельциным единоличный режим правления страной, лишивший граждан основных экономических, а также социальных прав и свобод, приобрел черты, характерные для организованного преступного сообщества.Причины этого явления и его последствия можно понять, проследив на страницах романа «Выбор» историю простых граждан нашей страны на отрезке времени с 1989-го по 1996 год.Воспитанные советским режимом в духе коллективизма граждане и в мыслях не допускали, что средства массовой информации, подконтрольные государству, могут бесстыдно лгать.В таких условиях простому человеку надлежало сделать свой выбор: остаться приверженным идеалам добра и справедливости или пополнить новоявленную стаю, где «человек человеку – волк».