Мальчик, который видел демонов - [25]

Майкл постукивает ложкой по чашке.

– А как насчет юношеской шизофрении?

Я вздыхаю, и он поднимает голову.

– Что, такое возможно?

– Из того, что я уже видела, да. Но точный диагноз требует пребывания в клинике и наблюдения.

Его лицо мрачнеет, плечи опускаются.

– Если Синди вернется домой и обнаружит, что Алекса отправили в одну из… вы уж простите меня, психушек… не думаю, что она сумеет это вынести. Боюсь, это станет для нее последней каплей.

«Интересы ребенка превыше всего», – думаю я. Но, действительно, на кон поставлено многое, и я готова дать шанс подходу Майкла.

Я смотрю на темнеющее небо. Час пик наступил, и на мосту река красных тормозных огней. В небе кружат птицы, выискивая место для ночлега. Я встречаюсь взглядом с Майклом, его озабоченность заставляет меня поморщиться.

– Пока я собираюсь наблюдать за Алексом дома.

Глава 9 Невидимость Алекс

Дорогой дневник!

Преступник убегает из тюрьмы, прорыв тоннель, который заканчивается на детской площадке. Выбравшись из него, начинает кричать: «Я свободен! Я свободен!»

К нему подходит маленькая девочка.

– И что с того? – спрашивает она. – Мне четыре[15].

* * *

Меня отправили в школу, и это нехорошо, потому что другие дети, похоже, слышали о маме и выдумывают всякие небылицы: что она, мол, ку-ку и я пытался ее убить или она пыталась убить меня, а потом покончить с собой. Тетя Бев забирает меня у ворот, а другие родители смотрят и улыбаются, но на самом деле они шушукаются и говорят про маму что-то ужасное.

Я также не общаюсь с Руэном. Когда он пообещал мне нечто особенное, если я позволю ему изучать меня, я не стал развивать эту тему, но на днях спросил его, почему он до сих пор не отдал мне обещанное, и он выглядел так, будто напрочь об этом забыл.

Ладно, я говорил, что это секрет, но речь шла о новом доме для меня с мамой. Когда мы только стали друзьями и он сказал мне, что выполнит любое мое желание, я подумал о новом велосипеде. Я помню, что мама находилась в моей спальне, а такое случалось крайне редко, и Руэн принял образ Старика. Стоял рядом со мной, заложив руки за спину и нахмурившись. Мысленным взором я видел желанный велосипед: черный, с надписью «Киллер» на раме, с толстыми покрышками и серебристым седлом. Мама терла подоконники жидкостью, которая пахла, как Руэн.

– На этих подоконниках можно выращивать грибы. – Она так сильно терла подоконник, что футболка стала мокрой от пота, но чернота не отходила. И стекла выглядели так, будто залиты водой, даже когда не шел дождь.

– Городской совет рассовывает простых людей вроде нас по таким домам и забывает о них. – Голос мамы дрожал, она стояла на коленях и водила по подоконнику металлической щеткой.

Как же я ненавидел этот звук! Одним пальцем я нарисовал картинку на запотевшем оконном стекле. Мама перестала тереть подоконник и положила полотенце на полу у стены, чтобы ловить падающие капли.

– Я не говорю, что мне нужен Букингемский дворец. Мне вполне подойдет дом, где нас не убьют оголенные провода. – Она вытерла лоб тыльной стороной ладони. – Наказание. Вот что это такое.

– Наказание за что?

Мама убрала длинные розовые пряди волос за ухо. Клочок пены застыл на другом ее ухе, как облако.

– За то, что мы не идеальные граждане. За то, что живем на пособие. За то, что напоминаем истеблишменту о его провале.

– Кто такой истеблишмент?

Мама наклонилась, чтобы макнуть щетку в ведро, потом вытерла другую сторону лица и повесила клочок пены на второе ухо. Я прилагал все силы, чтобы не рассмеяться.

– Кстати, – она повернулась ко мне, – вчера вечером я видела, как Толстяк Мэттьюс разговаривал с тобой в магазине на углу.

Я попытался вспомнить вчерашний вечер. Понятия не имел, кто такой Толстяк Мэттьюс. Я покупал молоко, и какой-то крупный лысый толстый мужчина подошел ко мне и начал спрашивать о школе.

– Ты скажешь мне, хорошо? – говорила она. – Потому что этот порошок – не тальк. Не бери, даже если он предложит тебе кучу денег.

Я кивнул и закончил рисунок на стекле. Через несколько минут мама отклонилась назад, посмотрела на рисунок, и на ее лице отразилось недоумение.

– Это что, Алекс?

Она встала, и с металлической щетки на пол полетела пена.

– Твоя картина. Что это?

Я посмотрел на рисунок и подумал: «Черт, мама не знает, кто такой Руэн». Уже решил солгать, но мама пристально смотрела на меня.

– Человек.

– Вижу. Почему ты его нарисовал?

Я долго стоял с открытым ртом, прежде чем ответить: «Потому что мне стало скучно», – но она уже вытирала лицо и встала передо мной на колени.

– Алекс, есть что-то такое, о чем ты хочешь со мной поговорить?

Я покачал головой, потом придумал кое-что получше:

– Я голоден.

Мама сжала мои руки.

– Ты знаешь, что делал папа… к тебе это не имеет никакого отношения.

Я уже думал о том, чтобы попросить у Руэна бургер. Не нужен мне никакой велосипед. Недавно я видел через витрину кафе, как кто-то ел бургер, с двумя толстыми сочными котлетами, и с салатом, и с розовым ломтем ветчины, и с сыром. Такой высокий, что кто-нибудь мог водрузить на нем флаг, как на горе Эверест.

– И с чипсами! – вырвалось у меня. Мама замолчала и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Мы с ней становились похожими, когда она так делала, потому что обычно глаза у нее маленькие, опухшие и грустные.