Мальчик из джунглей - [34]
Ещё долго я слушал, как они удалялись, рубя и круша всё на своём пути. Голоса постепенно делались глуше, тише. Казалось, миновала целая вечность. Но вот голоса и треск ветвей стихли. Остался только щебет да визгливые крики – привычная песня джунглей. Только тогда я наконец поверил, что охотники ушли.
Но я всё равно не решался покинуть убежище на ветке. Мало ли, вдруг охотники вернутся? Одно я знал точно: ни за что нельзя спускаться на землю. Внизу собаки мигом возьмут наш след, как уже однажды взяли. Нет, так рисковать мы больше не будем. Придётся нам, как орангутанам, пожить среди ветвей. Тут нам ничего не грозит. Правда, я понятия не имел, как перемещаться по деревьям и смогу ли я вообще это делать. Но надо попытаться.
Оглядевшись, я обнаружил, что, по крайней мере, за едой спускаться нам точно нет нужды – еды полным-полно и на деревьях. Куча всяких фруктов, тут главное – наловчиться их доставать. Неподалёку от нас росли оранжевые кокосы и немного бананов. И высоко на ближайшем дереве я заметил тот колючий фрукт, который приносил нам в клетку Кайя. Всё, что я вижу, я, пожалуй, смогу достать. Это нелегко, да и опасно, но надо – значит надо. Попробую прыгать с дерева на дерево.
Убиться при этом можно запросто, но выбора-то нет. Зато здешних фруктов нам хватит на много дней. Так что овчинка стоит выделки. Я усадил старших орангутанов в гнездо – младшенькая так и не отцепилась от меня – и отправился на охоту. Я карабкался и перепрыгивал с ветки на ветку, при этом вниз я старался не смотреть. И у меня получилось – и туда, и обратно. Я принёс фруктов, потом ещё – теперь можем какое-то время не беспокоиться о еде.
И с питьём тоже всё решилось. В кокосах же есть молоко. Оказалось, не так-то просто продолбить скорлупу острой палочкой, но в конце концов я справился. И мои усилия были вознаграждены. Малыши так и налетели на кокосовое молоко, я еле-еле отбил свою долю.
Но на самом деле и без молока мы бы от жажды не умерли. На больших листьях, в ложбинках и впадинках среди ветвей скапливалась дождевая вода. И малышам было её вполне достаточно. Это воду мы делили с лягушками и разными жуками, поэтому вкус у неё был так себе, но мы не привередничали. Вода с деревьев поддерживала в нас жизнь. А остальное уже мелочи.
Подумав, я решил, что куда-то бежать отсюда нет никакого смысла. Внизу мы того и гляди нарвёмся на охотников с собаками. Где они сейчас и куда направятся, я не знаю. Так зачем метаться? Я всё равно уже заблудился. Вдруг я буду кружить по джунглям до бесконечности? Или вообще забреду обратно, в посёлок мистера Энтони? Нет уж, оставаться на месте – лучше всего. И безопаснее.
Вот потому я много дней и ночей провёл как орангутаны и гиббоны, высоко на дереве. Я ел, как они, жил, как они, я скрывался и спал среди зелёных крон. И всё время напоминал себе важную вещь, которой меня научила Уна: оставь все надежды, все ожидания, думай только о сегодняшнем дне, только так ты выживешь. Правда, это легче сказать, чем сделать.
Я надеялся, что Уна как-то сумеет меня разыскать. Дни и ночи напролёт я поддерживал в себе эту надежду. Лёжа в нашем гнезде, я частенько рассказывал малышам об Уне – как она спасла меня от цунами и что однажды она придёт за нами. Но моя надежда угасала с каждым днём. Я не сдавался, я твердил малышам об Уне, обещал, что она явится, потому что мне самому нужно было в это верить. Ну да, в такое, конечно, с трудом верится, но ведь всякое случается. А малышам, видно, нравилось – они таращились на меня, пока я говорил об Уне, касались моего лица пальчиками, а иногда губами. Поцелуи – это, оказывается, не только для людей. И истории тоже.
Однажды я лежал в гнезде и что-то говорил орангутанам о ферме в Девоне и о дедушке с его трактором. И вдруг из-под полога джунглей донеслось уханье, очень похожее на совиное. У меня в голове сразу же всплыла картинка: я ещё совсем маленький, и мама, сидя на краешке моей кровати, рассказывает мне сказку о сове, которая боялась темноты. А теперь я сам на дереве, как та сова, и, как мама, рассказываю историю. В ту ночь я впервые за долгое время заплакал – от тоски по маме и по папе.
Живя на ветвях, бок о бок с маленькими орангутанами, я понемногу разобрался в их характерах. И они стали для меня чем-то вроде товарищей. В каком-то смысле мы с ними были как в школе. Они сделались моей компанией, моими закадычными друзьями. Это с ними я теперь дружил и «болтался». Не совсем так, как с Бартом, Тонком и Чарли, но суть примерно та же.
Наверное, поэтому я решил звать орангутанов Бартом, Тонком и Чарли. Малыши были очень разными, и я подобрал для каждого из школьных друзей подходящего орангутана. Самого большого и сильного и, видимо, самого старшего я окрестил Тонком. Как настоящий Тонк, он был сорвиголова и немного нахальный. Зато если что-то вдруг шло не так, Тонк тут же начинал хандрить. Шерсть у него была посветлее и не особо густая – как волосы у настоящего Тонка. Его тёмные глаза сидели глубже, чем у двух других малышей. И взгляд был самый задумчивый.
Спокойный и покладистый Барт в командиры не лез, хотя был куда сообразительнее Тонка. Листья, где скапливалось больше всего воды, всегда находил он, а остальные только глазами хлопали. Барт ловчее всех охотился с палками на муравьев. (Муравьи, как выяснилось, – их излюбленное лакомство.)
