Мальчик без шпаги - [22]

— Да нам бы перед самым расстрелом.

— А-а... — озадаченно потянул Игорь Леонидович. — Сергей Сергеевич как-то рассказывал, что в Тобольске хранятся последние фотографии царской семьи перед отправкой в Екатеринбург, да их всем даже не показывают. Прячут от народа. Но в последние дни царевич был в обычной гимнастерке. Вот что-то подобное...— учитель выбрал одну из фотографий и выделил её.

Наследник стоял навытяжку, рядом — любимая собака — спаниель. Полевая пехотная форма и три медали на груди.

— Вот точно в такой форме... я его видел... — прошептал Кольке Тимофей.

— Но здесь нет крупных пуговиц, на бушлате были, а здесь нет. Металлические вообще только наверху.

— Да неважно, — решил вдруг Тимофей. — Батюшка сказал, пуговица сама себя найдёт, зря мы здесь паримся.

— О! А медали-то у него за что? — спросил кто-то из старшеклассников, проявивших интерес к фотографиям.

— Он на фронт с отцом ездил, на передовую выходил. Сам император чин полковника имел. Не помнишь? Нам же рассказывали, — ответил другой.

— Игорь Леонидович, а можно мне распечатать пару фотографий? — попросил Тимофей.

— Реферат что ли будешь писать?

— Ага.

— Да нет проблем.

Получив через минуту желаемое, Тимоха аккуратно вырезал фотографию по краю, и, порывшись в портфеле, вложил ее в «Тараса Бульбу». Книга сама распахнулась на последних страницах, и взгляд Тимофея ещё раз скользнул по уже знакомым абзацам, так его поразившим. Прощальные слова отважного казака врезались в душу: «Постойте же, придёт время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..»

Тимофей задумался. Он представил себе, что наследник чудом выжил, бежал из страшного подвала и во главе армии возвращается судить убийц и предателей своего отца — генералов и министров... Но образ Алексея, его добрый взгляд не увязывались ни с какими военными действиями, ни с какой мстительностью и наказаниями. Хоть он и был запечатлен в военной форме почти на всех фотографиях.

«Мальчик без шпаги», — подумал Тимофей.

— Эй, ребята, гляньте, что я вам нашёл? — позвал откуда-то из другого мира Игорь Леонидович.

Колька и Тимофей оба подошли к монитору.

— Это, конечно, не фотография, рисунок, но, по-моему, здесь всё передано очень точно.

Комната, заполненная дымом от ружейных и револьверных залпов. На переднем плане падающий император с наследником на руках. За его спиной — жена, дочери, пытающиеся закрыться руками, прижимающиеся к матери, удивлённый доктор, кто-то уже упал... Лиц убийц не видно. Со спины можно понять только их ослеплённый яростью порыв. И почему-то сразу стало ясно: нет, не убежал царевич из подвала, никто не убежал. Никого эти люди не могли пожалеть. Да и люди ли это?..

14

Отец сидел дома в кресле в полной тишине и полумраке, обняв голову руками. В углу горел торшер. Тимофей осторожно вошёл в комнату.

— Маму увезли в больницу, — не поднимая головы, сообщил отец.

— В город? — всем сердцем вздрогнул Тимоха.

— В город, вертолётом. Меня не взяли. Я до борта проводил. Хотел лететь, но доктора не пустили, да ты ещё где-то шляешься. Тебя ж одного не оставишь...

— Пап, я же не знал... Так это за ней вертолёт присылали...— слёзы потекли сами по себе. — Что с мамой? Это надолго?

— Сердце. Пришли с ней с этой комиссии, она легла, а потом попросила вызвать скорую. В нашей-то ей ЭКГ сделали и сразу санборт вызывать стали...

— Папа, а мама не умрёт? — страшный испуг сжал горло, спазм исковеркал слова, и от этого уже не было сил сдержаться, Тимофей зарыдал, содрогаясь всем телом.

Отец притянул его к себе, прижал к груди.

— Доктор сказал, что она у нас молодая. Ничего, сынок, всё будет хорошо... Ну нельзя, чтоб очень долго всё было плохо. Нельзя! Не должно так быть. Я же ей говорил... — закрыл глаза и добавил: — И себе говорил...

— Папа, давай поедем к ней, вдруг помощь нужна.,.,

— Поедем, сынок, вот только мне надо начальству позвонить. Мне же завтра на вахту... Что делать, ума не приложу... В больницу я уже звонил, ты не волнуйся. Говорят, состояние средней тяжести, стабильное.

— Может, ей лекарства нужны дорогие? У меня есть деньги, пап... — Тимофей говорил сквозь рыдания, будучи не в силах унять охватившую его дрожь.

— Да, это... Мне зарплату дадут, если надо. В таких случаях нам не отказывают. А если откажут, я... — отец не стал договаривать, только крепче прижал к груди сына. — Тут я сам виноват…

Они ещё долго сидели, обнявшись, в одном кресле. Неожиданная пустота в доме ощущалась ясно и гулко, помаленьку давила со всех сторон, и от слышимых женских голосов за стенами и в подъезде не рассеивалась, а наоборот — сгущалась. Двое мужчин — большой и маленький — ощущали себя перед ней беспомощными, бессильными. Где-то у соседей телевизор блеял надоевшими голосами неутомимых юмористов. Хотелось ворваться туда и разбить кинескоп молотком, чтобы маленькие паяцы выбежали из ящика врассыпную, как пруссаки, — и тогда, возвышаясь над ними, можно будет решать, кого раздавить первым.

Тимофей вспомнил, как летом, перед самым первым классом, заболел ангиной. Горло покрылось страшными гнойниками, и он практически не мог глотать, градусник показывал самые высокие цифры на своей шкале. Мама долго не решалась отвезти его в больницу, хотя приезжавшие врачи строго на этом настаивали. Целый день она разводила ему лекарство для полоскания, подносила стаканы с морсом, точно по часам давала антибиотики, но ничто не помогало. Ночью, когда Тимофей стал проваливаться в липкий горячий бред, мать не выдержала, вызвала неотложку и повезла его в больницу. Отец был на буровой, и она сама несла его на руках до машины, отказавшись от носилок и помощи водителя.