Малая Бронная - [70]

Вот теперь узнается, кто такие сумасшедшие, а кто нет. Где же мама?

В туалете никого. Тогда Аля сильно застучала к Нюрке. Дверь дрогнула, не заперта. Рванув ее, Аля увидела Нюрку у своих ног. Лежит в одном платье, уткнувшись носом в пол. В лицо пахнуло сильным теплом, душным, горьковатым, а вокруг зажженной лампы под потолком сизоватое марево. Щурясь от едкого этого марева, Аля разглядела на диване маму. Сидит, откинувшись на спинке, а у ее ног странное сооружение вроде ведра на ножках, от которого коленом труба в форточку, все блестяще-черное. Вот оно, Нюркино чудо! А едкий запах — от краски, не пожалел кто-то, видать, ржавчину замазывал… Аля нагнулась, попробовала поднять Нюрку, но куда там, не осилить одной. Распахнув дверь пошире, она черным ходом помчалась к Мачане в первый номер.

Без стука распахнула дверь, закричала:

— Помогите, они умирают! — И увидела… Горьку.

Он кинулся впереди нее в одной гимнастерке, припадая на правую ногу, подхватил Нюрку под руки, поволок на крыльцо. Аля схватила коврик от кровати Нюрки, постелила на снегу. Уложили Нюрку, вместе вынесли маму. Аля принесла ватное одеяло, укрыла их до подбородков.

— Вызывай «скорую»! — скомандовал Горька, и Аля побежала к театру наискосок от них. Дозвонилась быстро. Вот она и «скорая», в темноте чуть не наехала на больных, хорошо хоть Мачаня вышла полюбопытствовать, что случилось.

Нюрка уже сидела, зажав виски ладонями, и врач, велев медсестре:

— Дайте ей нашатырю, — наклонился над мамой. — Эту внести в дом, простудится…

Горька, уже в шинели, вместе с шофером «скорой» внесли маму в комнату. Ей сделали укол. На вопросы Али, что же делать, врач ответила равнодушно:

— А что тут сделаешь? Вызовите утром участкового врача.

«Скорая» укатила. Горька открыл все двери, плюхнулся на Нюркин диван:

— Нога чертова… ранило, понимаешь, хотя и не просил. — И вдруг захохотал: — Здравствуй, подруга! Глаза, как плошки, перепугалась?

Вошла Нюрка, волоча одеяло и коврик, бросилась на постель:

— Все дровишки зря спалила…

— Ладно, проветрилось, закроем. — И Горька заковылял в коридор.

Ему на смену явилась Мачаня с пузырьком одеколона, попрыскала, морща носик. Аля выбежала: за Нюрку можно не опасаться.

Мама дышала трудно, но вскоре открыла глаза. Аля подогрела воды, насластила желтым порошочком сахарина и стала поить маму.

— Ничего, отдышусь… Как там Нюра?

— В порядке Нюра твоя…

— Ты занимайся, я подремлю.

Ночь у Али была тревожной, она то и дело вскакивала, хотя дыхание мамы, хрипловатое, неровное, было хорошо слышно.

Утром пришла Горбатова. Сидела, шепталась с мамой, похлопывала ее по руке, а Але сказала в прихожей:

— Ей нельзя подниматься, и волнение противопоказано, учти. Буду приходить ежедневно. Ты взрослая теперь, скажу прямо: будь готова к худшему.

— Как? — одними губами спросила Аля, ощущая наплыв томительного страха.

Мама лежала молча, терпеливо снося постоянную боль и одышку, ничего не хотела есть, даже пила совсем немного. На Алю горой навалились неожиданные дела, их надо было как-то решать. Продукты по карточкам получить несложно, но очереди съедали уйму времени. А что делать с водкой? Мама все улаживала спокойно, без Али, теперь надо самой. Ей пришла блестящая идея. Выкупив водку, рано утром Аля отправилась на Арбатский рынок. Совсем пустой! На длинном сером дощатом столе красовались две четверти с белейшим молоком. Тут же, рядом с замотанной в платки молочницей, дедок в шапке с отогнутым одним ухом, чтобы слышать, держался за банку с медом. И это вся торговля? Но народ топтался. Приглядевшись, Аля увидела в руке женщины в пальто с рыжим воротом пакетик сахарина и пачечку чая. У мужчины весьма преклонных лет из-за пазухи торчит горлышко бутылки вина. У других хлеб, постное масло, вобла… Ага, понятно. И, вынув из плетеной сумки одну бутылку водки, Аля сунула ее за пазуху так, чтобы виднелось горлышко.

Сейчас же подошли двое в командирских шинелях, но без знаков различия в петлицах. Один из них, в кепке, спросил тихо:

— Сколько просишь?

— Как все… пятьсот, — назвала сумму Аля, известную от однокурсников.

— Ладно, — сказал второй, в черной круглой шапчонке. — Но сначала спробуем, не водица ли?

— Что вы, я по карточкам получила…

Тот, что в кепке, взболтнул водку, хлопнул бутылку подо дно, да так ловко, что даже пробку успел поймать. Приложил горлышко к толстогубому рту и высосал ровно половину. Передал второму. Тот допил, запрокидывая голову в черной шапчонке, и, кончив, сунул бутылку в карман шинели. И оба пошли.

— А деньги? — вскрикнула Аля. — Мне же молоко маме…

— Деньги? — обернулся толстогубый в фуражке. — Может, лучше милицию? Ты же спекулянтка, нас двое свидетелей.

Аля стояла ошеломленная: ведь и правда назвала не магазинную цену…

— Замерзла, дочушка? — спросила молочница от стола. — И то, Гитлер грозился до морозов пожаловать, а они его опередили. Иди-ка сюда. — Аля подошла. — У тебя еще-то есть? — Аля кивнула. — Сбавь малость и возьму по-честному.

Получив за вторую бутылку четыре сотни, Аля воспрянула духом. Купила у этой же молочницы целый литр молока, тут же разыскала чай, сахар и на оставшиеся деньги взяла маме шоколадку.