Малая Бронная - [68]

— Будка-а! — и глухие удары по дереву: — Отоприте! Помираем!

— Шалые какие-то, — ответил молодой женский голос. — Носит вас по ночам, дня мало?

У Али брызнули слезы радости, только втащив с Нюркой маму в жарко натопленную будку, она полностью осознала случившееся: ночь, начавшаяся пурга, и они с больной мамой неизвестно где. Если бы не Нюрка… и тепло благодарности хлынуло от сердца в глаза.

Нырнув за дверь, Нюрка вернулась с узелком, потребовав:

— Начальница, подай ножик!

Женщина пододвинула к Нюрке обоюдоострый нож, похожий на финку, разметала клетчатую шаль, сняла шубу и оказалась красавицей, молодой, крепкой. Нюрка нарезала сала, хозяйка достала хлеба краюху, такого же темного и душистого, как в деревне. Мама лежала на лавке. Нюрка завалилась на хозяйкину кровать, Але досталась вытопленная печка. Будочница кинула на нее дерюжку:

— Ложись, девушка, прогрейся. Я вам попутную военную машину приговорю, авось довезут, все они теперь только на Москву путь держат. — И, оглядев Алю от красной беретки до лыжных штанов, вздохнула: — Пропадает наша с тобой молодая красота в этих обносках.

— Теперь все так, — несмело возразила Аля.

— А я не хочу! — И рванула с головы серый платок, на плечи хлынуло темное золото, от этого резкого движения замигала лампа с надтреснутым стеклом, высветляя чеканно-прекрасное лицо.

— Ну и чудо в снегах! — восхитилась Нюрка, бесцеремонно подняв со стола лампу к лицу будочницы.

— Насушу хлеба, пшенца прихвачу и в Ленинград с санпоездом, я сильная, возьмут.

— И чего ж ты там потеряла? — прищурилась Нюрка. — Там мужики еле ноги волочат, им не до девок.

— А вы зачем в деревню катали? И я наменяю барахла, золотишка, вернусь и заживу.

— Мы же не у голодных… — с трудом проговорила мама.

— За жизнь все отдадут, а я им спасительницей буду.

— Это же… мародерство, — не выдержала Аля.

— Полегче, а то окажетесь со своей болящей на снегу!

— Ладно вам, девки, — примиряюще сказала Нюрка. — Такое от хорошей жизни не надумаешь, верно, начальница?

Та промолчала. Аля вертелась на своем горяченном ложе, но терпела, набиралась тепла, какова еще будет дорога впереди?

— Мне бы инвалидика с войны, — сказала вдруг будочница. — Зажили бы как положено, без всяких поездок… жалела бы его. — И тяжко, безнадежно вздохнула, но тут же насторожилась: — Машина!

Мигом оделась и выскочила из будки. Вместе с нею вошел низкорослый, с красным, насеченным ветром лицом военный.

— Привет мой вам, синьоры!

— Ух, кавалеристый! — заулыбалась Нюрка льстиво. — Нажгло тебя морозцем, грейся, залетный, а вон и залеточка на печке!

— Сражен! — округлил он темные глаза. — Сдаюсь без боя.

— Видали мы таких пленных, — проворчала будочница. — Берите старую, расхворалась, везите в Москву, если люди, конешно.

— Пока живы — люди, — заверил военный, повернулся к Але, вскинул руку к шапке: — Разрешите представиться: Петя. До войны девушки звали Петечкой. Артист разговорного жанра, на войне добровольцем, хотел геройства, а попал в интенданты, вот еду квартирьером впереди сибирского эшелона.

— Кончай свое эстрадное представление, Петечка, больная у нас, — угрюмо обрезала его Нюрка.

— Разумеется! Больную в кабину, а я с вами, девушки.

Он помог маме выйти, расселись по местам. Нюрка сразу занялась поклажей, увязывала в темноте кузова под брезентовым верхом, перекладывала. Аля высунулась из-за брезента, глянула, а луна опять светит полным кругом, тихо, будто никакой поземки и не было, ни туч, ни снега. Кругом ровное поле, чистое, бледное и тишина…

— Будто никакой войны нет… — И крикнула будочнице: — Спасибо!

Та взмахнула рукой в ответ, побрела к будке.

— Угощайтесь, — сказал Петя и сунул в руки Але и Нюрке по куску сахара.

— Солененького бы, — вздохнула Нюрка, но от сахара не отказалась. — Неплохо устроился.

— В армии не разрешают выбирать, а как просился! Хоть в пехоту.

— А ты где? В пехоте и есть, по петлицам видно, — засмеялась Нюрка.

Отодвинув брезент, Аля смотрела на убегающее шоссе. Вот и Москва. Тут дорога наезженная, все движутся в Москву… Не только военные, и машины, и тягачи, и танки. Едва рассветало. Нюрка радовалась:

— Успею придремнуть до смены, мне к двадцати часам, а вот Пална не сможет сегодня.

Аля промолчала. Ехали через центр, повернули на улицу Герцена. У Никитских ворот машина остановилась. Петечка ловко, мячиком, выпрыгнул, за ним Аля. Нюрка выжидающе смотрела на них.

Шофер, молодой парень в полушубке, уже стоял перед машиной и оглядывался, ища чего-то:

— Старшина, — обернулся он к Петечке. — а где ж ворота?

— Какие ворота? — заморгал Петечка темными глазами.

— Никитские. А еще москвич…

Аля посмотрела в розовое, симпатичное лицо шофера-сибиряка — шутит? Нет, серьезен. Зато красное лицо Петечки расплылось в белозубой улыбке.

— Ворота здесь были в старину, осталось только название.

— Раз, два, три… пять, шесть… — крутя головой, считал шофер. — Семь, восемь! Ворот нету, а углов на них выходит восемь. Куда дальше, старшина?

— По приказу наших дам. Далеко ваш дом, девушка?

— Рядом, на Малой Бронной. — И Аля встала на подножку возле мамы.

Петечка прицепился у кабины с другой стороны, так и въехали на Малую Бронную, а с нее во двор.