Мак и его мытарства - [65]
Показалось, что температура в «Тендере» поднялась еще на несколько градусов, а сам Юлиан из-за своих развинченных движений и неумолчной банальной болтовни вдруг стал похож на одну из тех плаксивых мартышек, о которых только что упомянул. Посади его не на вертящийся табурет у стойки, а на гнилой платан, и сходство стало бы полным.
Он, вероятно, отчетливо осознал, что уже обречен и теплых чувств у меня не вызывает, а потому заговорил о другом – на свою вечную и излюбленную тему о творческом бесплодии своего дядюшки, решив, наверное, что тут он окажется более компетентен. И так вот сидели мы, разыгрывая эту вопиюще банальную, по моему мнению, тему, когда вдруг все переменилось навсегда и непоправимо, потому что почти ниоткуда возникло нечто такое, что до той поры оставалось невидимым и служило «безмолвным фоном» тому, что на самом деле происходило под спудом этой ни к чему не обязывающей болтовни.
Это откровение явилось следствием вполне обычного движения губ, поджатых племянником и длившихся десятые доли секунды, которых, однако, хватило, чтобы ухватить самую суть его существа или, вернее, ибо иначе выходит чересчур высокопарно, безошибочно понять, что было у него на уме в этот миг.
Это был, повторяю, самый обычный оскал: его мясистые губы раздвинулись и тотчас сомкнулись, словно он хотел произнести какие-то звуки или выговорить такое, что требовало от него больших усилий. И я в течение, по крайней мере, нескольких кратких секунд ясно видел в его душе: он желает уничтожить меня, человека, на котором сосредоточилась вся его ненависть к человечеству. В этом было нечто такое, что не поддавалось рациональному объяснению, однако эта его гримаса, когда он тщетно пытался издать какой-то звук ясно дала мне понять, что он желает мне зла – потому ли, что я задел его своим намерением написать роман, или потому, что он принадлежал к породе людей, думающих: раз уж я никогда не буду веселым и счастливым, так пусть и весь прочий род человеческий не знает радости.
Еще он заставил меня вспомнить о юном про́клятом поэте, ходившем по Барселоне в 70-е годы: он был занят тем, что не давал своим друзьям писать, рассуждая, что если ему не хватает таланта для творчества, то пусть и никто не творит. Сейчас он обременен долгами и женами, которые не могут поверить, что их избранник когда-то был машиной зла.
И я подумал: стократ предпочтительней высокомерие, сумасбродство, извращение, дурь и блажь – все, что я угадываю в Санчесе, чем то, что можно было бы приблизительно и условно назвать «мерзость деяний», что, как мне кажется, порождает тлетворное моральное уродство Юлиана.
Иногда, как ни странно, достаточно движения губ, едва заметной, ничего вроде не значащей ужимки в сопровождении мимолетного и молниеносного – столь же стремительного, сколь и испепеляющего – взгляда, чтобы – как говорил Рембо – познать неведомое, и не «в далекой terra incognita», а в самом сердце того, что совсем рядом».
Племяннику, так ненавидящему своего блистательного дядюшку, надо было просто-напросто набраться терпения и действовать, подобно мужу из рассказа Рэя Брэдбери, то есть всего лишь ждать, когда начнется прилив. В этом рассказе под названием «Лето Пикассо» чета американцев отправляется в отпуск к морю, в некое местечко между Францией и Испанией. Настоял на этой поездке муж, который знает, что там живет Пикассо и даже порой спускается на пляж. Муж не верит, что увидит его, но мечтает, по крайней мере, дышать с ним одним воздухом. После обеда жена решает остаться дома, а муж – прогуляться. Идет на пляж, шагает вдоль берега. И замечает впереди еще одного человека. Он видит его со спины: это сильно загорелый старик, совершенно лысый и почти голый. В руке у него трость и время от времени он что-то рисует ею на песке. Муж, идущий следом, склоняется над этими рисунками и рассматривает их – там изображены рыбы и морские растения. Пикассо удаляется, становясь все меньше и меньше, пока не исчезает вовсе. Муж садится на песок и ждет. Ждет до тех пор, пока начавшийся прилив не смывает все эти рисунки и песок вновь не становится первозданно чист.
36
Есть книги, которые оседают в памяти навсегда. Например, неоконченный роман Жоржа Перека «53 дня». Мне вообще кажется, что в этом дневнике литературного подмастерья я незаметно для себя подпал под влияние этой книги. Да нет, не кажется: я совершенно уверен, что он сильно повлиял на меня, пусть даже я до сего дня и не вспоминал о нем. Меня восхищает название его книги – прямая отсылка к тому, сколько дней Стендаль диктовал свой шедевр «Пармскую обитель».
Перек умер, не успев дописать свою книгу. Не это ли обстоятельство придает ей теперь особенное звучание? С тех пор, как год назад я прочел «53 дня», я пытаюсь объяснить самому себе тот странный факт, что книга, практически готовая к печати, застряла у друзей автора – улипианцев[53] Гарри Мэтьюза и Жака Рубо. Как это понять? Рукопись состояла из двух самостоятельных частей: вторая исследовала новые возможности, которые открывала детективная история, содержавшаяся в первой, исследовала и в известной степени изменяла ее. Обе части были снабжены забавными примечаниями, озаглавленными «Примечания, относящиеся к отредактированным страницам» и не только завинчивающими еще туже гайку, которая скрепляла обе части, но еще и выявлявшими следующее обстоятельство: роман Перека не был прерван кончиной автора, а он внедрил ее в собственный текст, и, значит, не завершен – нет, роман был дописан задолго до этого, но нуждался в столь серьезной неурядице, как смерть, чтобы стать оконченным, хотя на первый взгляд и мог бы показаться оборванным и неполным.
Энрике Вила-Матас не случайно стал культовым автором не только в Испании, но и за ее границами, и удостоен многих престижных национальных и зарубежных литературных наград, в том числе премии Медичи, одной из самых авторитетных в Европе. «Странные» герои «странных» историй Вила-Матаса живут среди нас своей особой жизнью, поражая смелым и оригинальным взглядом на этот мир. «Такая вот странная жизнь» – роман о человеке, который решил взбунтоваться против мира привычных и комфортных условностей. О человеке, который хочет быть самим собой, писать, что пишется, и без оглядки любить взбалмошную красавицу – женщину его мечты.
Энрике Вила-Матас – один из самых известных испанских писателей. Его проза настолько необычна и оригинальна, что любое сравнение – а сравнивали Вила-Матаса и с Джойсом, и с Беккетом, и с Набоковым – не даст полного представления о его творчестве.Автор переносит нас в Дублин, город, где происходило действие «Улисса», аллюзиями на который полна «Дублинеска». Это книга-игра, книга-мозаика, изящная и стилистически совершенная. Читать ее – истинное наслаждение для книжных гурманов.
Энрике Вила-Матас родился в Барселоне, но молодость провел в Париже, куда уехал «вдогонку за тенью Хемингуэя». Там oн попал под опеку знаменитой Маргерит Дюрас, которая увидела в нем будущего мастера и почти силой заставила писать. Сегодня Вила-Матас – один из самых оригинальных и даже эксцентричных испанских писателей. В обширной коллекции его литературных премий – премия им. Ромуло Гальегоса, которую называют «испаноязычной нобелевкой», Национальная премия критики, авторитетнейшая французская «Премия Медичи».«Бартлби и компания» – это и роман, и обильно документированное эссе, где речь идет о писателях, по той или иной причине бросивших писать.
Сборник коротких рассказов о жизни людей. Место действия всех историй — Израиль, время — период начала второй интифады нулевых, Второй Ливанской войны 2006 года и до наших дней. Это сборник грустных и смешных историй о людях, религиозных и светских, евреях и не очень, о животных и бережном отношении к жизни вне зависимости от её происхождения, рассказы о достоинстве и любви. Вам понравится погрузиться в будни израильской жизни, описанной в художественной форме, узнать, что люди в любой стране, даже такой неоднозначной, как Израиль, всегда имеют возможность выбора — любви или предательства, морали или безнравственности, и выбор этот не зависит ни от цвета кожи, ни от национальности, ни от положения в обществе.
В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.
УДК 821.161.1-1 ББК 84(2 Рос=Рус)6-44 М23 В оформлении обложки использована картина Давида Штейнберга Манович, Лера Первый и другие рассказы. — М., Русский Гулливер; Центр Современной Литературы, 2015. — 148 с. ISBN 978-5-91627-154-6 Проза Леры Манович как хороший утренний кофе. Она погружает в задумчивую бодрость и делает тебя соучастником тончайших переживаний героев, переданных немногими точными словами, я бы даже сказал — точными обиняками. Искусство нынче редкое, в котором чувствуются отголоски когда-то хорошо усвоенного Хэмингуэя, а то и Чехова.
У околофутбольного мира свои законы. Посрамить оппонентов на стадионе и вне его пределов, отстоять честь клубных цветов в честной рукопашной схватке — для каждой группировки вожделенные ступени на пути к фанатскому Олимпу. «Анархо» уже успело высоко взобраться по репутационной лестнице. Однако трагические события заставляют лидеров «фирмы» отвлечься от околофутбольных баталий и выйти с открытым забралом во внешний мир, где царит иной закон уличной войны, а те, кто должен блюсти правила честной игры, становятся самыми опасными оппонентами. P.S.
В тот день, когда в обычной старшей школе появилась Старгерл, жизнь шестнадцатилетнего Лео изменилась навсегда. Он уже не мог не думать об этой удивительной девушке. Она носила причудливые наряды, играла на гавайской гитаре, смеялась, когда никто не шутил, танцевала без музыки и повсюду таскала с собой ручную крысу. Старгерл считали странной, ею восхищались, ее ненавидели. Но, неожиданно ворвавшись в жизнь Лео, она так же внезапно исчезла. Сможет ли Лео когда-нибудь встретить ее и узнать, почему она пропала? Возможно, лучше услышать об этой истории от самой Старгерл?
Судьбы персонажей романа «Призрак Шекспира» отражают не такую уж давнюю, почти вчерашнюю нашу историю. Главные герои — люди так называемых свободных профессий. Это режиссеры, актеры, государственные служащие высшего ранга, военные. В этом театральном, немного маскарадном мире, провинциальном и столичном, бурлят неподдельные страсти, без которых жизнь не так интересна.