Мак и его мытарства - [63]

34

Когда позавчера Юлиан повторил, что он – первый писатель мира, я вспомнил неоконченный рассказ Достоевского, прочитанный в старой, давно потерянной антологии. В рассказе этом молодой провинциальный скрипач считает себя лучшим музыкантом мира и отправляется в Москву, потому что в родном городе ему стало тесно. В столице он поступает на службу в оркестр, но его вскоре увольняют. Потом устраивается в другой – его выгоняют и оттуда. Чрезмерное самомнение при отсутствии дарований. Но он не понимает, по какой причине – одной или сразу нескольким – неизменно оказывается за бортом. Никто не признает его талант, кроме бедной больной горничной, которая влюблена в скрипача и не хочет противоречить ему, когда он твердит, что нет на свете скрипача лучше. Девушка втайне от хозяев дает ему приют в своей каморке, ссужает деньгами, хотя их у самой-то нет, чтобы он мог продолжать борьбу за свою славу. Когда бедняжка уже не в силах оплачивать его беспутства и бахвальство, мы видим, как «лучший в мире скрипач» бродит как потерянный по улицам заснеженной Москвы, останавливается перед афишами, приглашающими прохожих на музыкальные программы, тщетно ища там свое имя – имя несравненного виртуоза, которого никто не знает. Мир несправедлив ко мне, думает он. И на этом месте рассказ обрывается, точнее, здесь обрывает его Достоевский. И, вероятно, продолжение было бы излишне, потому что все уже сказано.

[ОСКОП 34]

Я открыл почту, и на меня посыпался спам в виде мудреных банковских извещений, сводок о состоянии счета, начисленных процентов, удержанных комиссий и прочего. И среди этой цифровой писанины обнаружились и письма от Дамиана, моего давнего и доброго друга, который, по доброй воле избрав одиночество, совершал интроспекционное[51] путешествие, как он его называет, на почти необитаемый остров Корво, расположенный в восточной части Азорских островов: предпринял он это путешествие ради эксперимента, собираясь жить наподобие Робинзона в хижине и обогатиться опытом пребывания в пустынной местности. Зимой на острове Корво находится не более четырехсот обитателей. Предыдущее письмо описывало его жизнь «дикарем» при полном отсутствии общества, если не считать контактов с несколькими отчаянными ботаниками, которые оказали ему помощь, когда сразу же по прибытии он сломал палец на левой руке.

В новом письме речь шла о том, что он находится на острове Пико, в центральной части Азорских островов и, несмотря на сравнительное многолюдье – здешних жителей около четырнадцати тысяч, чувствует себя еще более одиноким, чем на Корво. Дамиан описывает мне вулкан с заснеженной вершиной, занимающий едва ли не весь остров и считающийся самой высокой горой в Португалии, и объясняет мне, что в прежние времена остров, благодаря своим великолепным виноградникам, процветал. Дамиан намеревается через два дня добраться самолетом до острова Сан-Мигел – самого крупного в архипелаге и насчитывающем более сотни тысяч жителей.

Эти мейлы навели меня на мысли о необитаемых островах и, роясь в Гугле на предмет поисков чего-нибудь забавного на эту тему, чтобы развлечь и удивить моего друга, я наткнулся на «Причины и поводы появления необитаемых островов», короткую рукопись Жиля Делёза[52], относящуюся к 50-м годам, нигде не опубликованную, но тем не менее включенную автором в библиографию к своей книге «Различие и повторение».

Прежде я как-то не брал в расчет, что остров всегда уникален, отличен от всех остальных и в то же время никогда не бывает один, потому что должен быть включен во что-то, именуемое нами «рядом», во что-то, парадоксально повторяющееся в каждом отдельном единичном острове.

Возникновение этой темы побудило меня узнать побольше о книге Делеза и в ходе изысканий я набрел на категорически верное наблюдение Марсело Але: «Именно потому, что нет оригинала, нет и копии, следовательно, нет повторения одного и того же».

Да, это было метко подмечено, однако не пригодилось мне для ответа Дамиану, который знать не знал, что я уже больше месяца вожусь с темной повторения. Утверждение Але из моих уст его бы встревожило. И я решил сообщить ему, что если на Пико, более многолюдном и гуще заселенном, он чувствует себя более одиноким, чем на Корво, то пусть приготовится к тому, что на Сан-Мигеле ему станет еще более одиноко. Вероятней всего, написал я, на Сан-Мигеле тебя обуяет желание попасть на остров, который был бы еще пустынней, чем Корво, например, на остров Робинзона Крузо, и там сможешь наконец почувствовать себя в компании.

– Гениально! – ответил он почти в ту же секунду.

Вот это и есть, подумал я, прямая связь с необитаемыми островами.

35

От четвертого рассказа «Себе на уме» я бы оставил тот хемингуэевский привкус, который сохранил в своем повествовании и Санчес. Да и не было бы смысла рассказывать эту историю, иначе как взяв на вооружение «теорию айсберга». Ибо сюжет рассказа сам по себе ничего из себя не представлял бы, не сопровождай его вторая история, которая отсутствует и лишь подразумевается, становясь частью того, о чем не рассказывается.

Два главных героя, два хилых забулдыги влюблены в одну и ту же девушку, о которой не говорят, но читатель догадывается, что оба просто одержимы ею и соперничают за нее. И если есть у них на уме что-то, давшее название рассказу, то это, конечно, девушка, в которую они влюблены.