Махабхарата. Рамаяна - [48]

Покину я жизнь, как любимого друга.

От мощных царей мне потребна услуга:

Пусть выроют ров, и в костре погребальном

Я буду сожжен, и приветом прощальным,

Истерзанный сотнями стрел многократно,

Я солнце почту, уходя безвозвратно.

А вы, кто всего мне дороже на свете,

От битв, от вражды откажитесь, о дети!»

Врачи, несравненные в мудром леченье,

Искусно постигшие стрел извлеченье,

Казались от смерти надежной оградой,

Но Бхишма сказал: «Отпустите с наградой

Своих лекарей: не нужны мне лекарства, —

Навек ухожу из непрочного царства.

Как воин я жил и достиг высшей цели,

Исполнил свой долг в этом бренном пределе.

На ложе из стрел я взошел ради чести, —

Да буду сожжен я со стрелами вместе».

Дуръйодхана, сын твой, о царь над царями,

Врачей отпустил, наградив их дарами.

Пред Бхишмой с восторгом склонились владыки:

Исполнил он долг наивысший, великий![116]

Смотрели цари на него изумленно:

Достиг он величья, хранитель закона!

И вот с кауравами вместе пандавы

Вкруг ложа из стрел, где лежал белоглавый

Воитель, прошли, о бесстрашном печалясь:

Почтительно воины с Бхишмой прощались.

Вкруг славного ложа расставив охрану,

Тая в своем сердце тяжелую рану,

Покрытые кровью, вожатые рати

Неспешно вернулись в шатры на закате,

И стало Юдхиштхире с братьями слышно

То слово, что молвил всезнающий Кришна:

«Сын Долга! Не братом твоим, не тобою

Повергнут блистательный муж, а Судьбою.

Иль думаешь: Бхишма, помедлив с отпором,

Сожжен был твоим всесжигающим взором?»

Ответил Юдхиштхира Кришне: «Ты — наше,

О Кришна, прибежище, наше бесстрашье!

Ты — тот, от кого храбрецов возвышенье,

Чья милость — победа, чей гнев — пораженье.

Не странно, что ты — для воителей благо:

Где ты — там победа, где ты — там отвага.

Мудрец, обособивший вечные веды,

Для воинов правых ты знамя победы!»

Доволен был Кришна, познаньем богатый:

«Сказал ты, как должно, пандавов вожатый!»

[Последнее слово Бхишмы]

«Едва загорелся рассвет златоглавый,

Явились пандавы, пришли кауравы

И встали вкруг ложа из стрел, на котором

Сын Ганги лежал с затуманенным взором.

И люди простые пришли на рассвете —

Мужчины и женщины, старцы и дети,

С цветами, с сандаловой мазью[117] девицы, —

Как будто молились блистанью денницы!

К тому, кто из рода царей всех сильнее,

Пришли музыканты, певцы, лицедеи.

Оружье с доспехами сбросив на травы,

Пандавы пришли и пришли кауравы.

Они, о вражде позабыв и о сече,

Друг с другом ведя только добрые речи,

Годам прожитым сообразно и сану,

Расселись вкруг сына Реки и Шантану,

Расселись герои вкруг Бхишмы на поле:

То солнце сверкало в своем ореоле!

Расселись вкруг деда, полны состраданья,

Как боги — вкруг Брахмы, творца мирозданья.

А Бхишма дышал, как змея, проявляя

Спокойствие, тяжкую боль подавляя.

Сказал: «Я калеными стрелами мучим,

Как будто охвачен я пламенем жгучим.

Воды я хочу, о цари-властелины!»

И воины с влагой холодной кувшины

И яства ему принесли отовсюду,

Но Бхишма сказал им: «Вкушать я не буду

Того, чем питается род человечий:

От мира людского ушел я далече,

На ложе из стрел я лежу, ожидая,

Чтоб солнце взошло и луна молодая».

Всех воинов он опечалил отказом

И Арджуну кликнул, хваля его разум.

Почтительно витязь сложил свои руки,

Спросил: «Как смогу облегчить твои муки?»

Сказал сын Шантану, в боях поседелый:

«Меня истерзали каленые стрелы.

Мой рот пересох, и горит мое тело, —

Воды принеси, чтоб оно охладело.

Ты — лучник великий, и деду в угоду

Добудешь желанную, нужную воду»,

«Пусть будет, как хочешь», — ответствовал деду

Сей Арджуна, завоевавший победу,

И на колесницу взошел, и Гандивы

Натягивать стал тетиву, горделивый,

И вздрогнули твари земные от звука

Гудящего при напряжении лука.

Неспешно свершил он затем круг почета

Вкруг Бхишмы — воинственных ратей оплота,

И вставил стрелу, и заклял ее властно,

Чтоб молнии стала она сопричастна,

И прянула эта стрела к исполину,

И к югу от Бхишмы вонзилась в долину.

Источник забил в этом месте, и благо

Явила прохладная, чистая влага,

Подобная амрите животворящей,

И Бхишма припал к ней всей плотью горящей,

И жажду свою утолил той водою

Старик, наделенный отвагой святою.

Деяние Арджуны всех поразило:

Невиданной, нечеловеческой силой

Исполненный, с грозным, сверкающим ликом,

Он Индрой казался царям и владыкам!

Цари-кауравы, дрожа, как коровы,

Когда на них ветер повеет суровый,

Плащами размахивали в изумленье,

А гром барабанов гремел в отдаленье.

«О Арджуна, — Бхишма сказал пред кончиной, —

Не диво, что мужества стал ты вершиной.

От На́рады знаем, что в новом обличье

Святого жреца ты являешь величье.

Свершишь ты такие деяния вместе

С блистающим Кришной, опорою чести,

Что Индра и Индре подвластные боги

И трепета будут полны и тревоги!

Из лучников лучший, храбрейший из смелых,

Ты всех превзошел в этих бренных пределах.

Гару́да — прекраснее всех быстролетных,

Корова — достойнее прочих животных,

Из тех, кто живет, человек всех мудрее,

Из тех, кто течет, Океан всех сильнее,

Из тех, кто пылает, — всех Солнце светлее,

Из гор — Гималаи всех выше, белее,

Всех более брахман почета достоин,

А ты из могучих — достойнейший воин!

Но горе: Дуръйодхана требует мщенья,

Ему ни к чему от меня поученья,

А также от Ви́дуры, Дроны и Рамы,

Он даже Санджайе не внемлет, упрямый!