Магия лжецов - [96]

– О чем ты говоришь?

Она одарила меня кривоватой грустной улыбкой.

– Я напоила тебя. Кое-что добавила в твою воду, чтобы расслабить сознание, и попыталась внушить мысль, что Александрия Декамбре должна быть подозреваемой. Думала, смогу таким образом пустить тебя по ложному следу. Я даже… даже немного применила теоретический динамизм.

В голове вспыхнула картинка: сидевшая напротив меня Табита говорит, что в последний раз, когда Александрия Декамбре шантажировала учителя и не получила желаемое, она вела себя очень агрессивно. В эти секунды ее кривая усмешка не сходила с губ, словно она поведала мне о розыгрыше, который спланировала еще в детстве.

– Что ж, тебе удалось, – сказала я. Мышцы челюсти свело, как только стало ясно: это она накачала меня. – Я ведь подозревала Александрию Декамбре. Даже была абсолютно уверена, что она убила Сильвию. Она всего лишь ребенок, который не до конца осознает свою силу, но ты-то прекрасно знаешь, какой силой она обладает, не так ли? – Кривая улыбка застыла на лице моей сестры. – Самое смешное, что ты именно тот человек, кто мог бы вести ее на протяжении следующих нескольких лет. Ей предстоит очень трудное время, и вы двое… Господи, – выдохнула я, проведя рукой по волосам. В груди заклокотал безумный смех. – Вы же совершенно одинаковы. Она, может, и не манипулирует людьми специально, зато поселяет в людях страх, чтобы получить желаемое, верно? – Мой голос становился все громче, но мне было наплевать. – Она хочет, как и ты, пудрить людям мозги. Знаешь, занимаясь этим делом, я постоянно спрашивала себя, а не схожу ли с ума? – Я покачала головой и позволила усталости погасить гнев, разгоравшийся в моей душе. Оно того не стоило. – Ей бы действительно не помешал такой наставник, как ты, – пробормотала я. – Хотя бы в качестве хренового примера.

Перед уходом из секции «Теоретической магии» я коснулась подушечками пальцев корешков книг на ближайшей полке. Они по-прежнему хранили гробовое молчание и неподвижность. Из-за стихшего шепота мои глаза вдруг обожгло горячими слезами. И я не стала сдерживать их, покидая эту мертвую тишину.

Глава двадцать седьмая

Я шла к жилым домам для сотрудников Осторна с чувством отчужденности, давившим мне на плечи уже семнадцать лет – за ними последуют и другие годы. Вряд ли мне удастся нести его дальше. Не потому что чуть больше недели меня травили, мне лгали и манипулировали мной самыми разными способами, на которые эти чертовы маги способны. Не потому что я была зла, обижена, истощена. Вовсе нет.

Я просто не знала, что теперь делать. Как жить дальше. Убеждала себя, что, по сути, ничего не изменилось: я оставалась все такой же одинокой, какой и была до того, как взялась за это дело. Ведь у меня ничего не было. Ни с Рахулом, ни с Табитой. И те, и другие отношения в лучшем случае только зарождались. Рахул был тем, кто, безусловно, волновал меня, в кого я была, определенно, влюблена, и кто совершенно точно меня возбуждал. Но у нас не сложилось с ним настоящих отношений. Я даже не знала его второго имени. Что же касалось Табиты: было приятно воображать, как мы вновь становимся подругами, восстанавливаем наши разорванные сестринские связи. Я словно оказалась ребенком, игравшим с кукольным домиком. Жила нелепой мечтой, где значила нечто большее, где имела нечто большее. Но прошла всего неделя, и за это время я больше мечтала о нашем будущем воссоединении, чем действительно налаживала отношения с сестрой.

Я мысленно представила, как вернусь к себе домой, лягу на пол в темной гостиной и буду так лежать до тех пор, пока мои кости не рассыплются, постепенно растворяясь в ковре. Вот это, по крайней мере, похоже на стоящую мечту.

Но сначала надо собрать вещи в осторнской квартире, где я жила. Открыв дверь, я застыла на пороге.

Сначала решила, будто ошиблась домом. А потом поняла, что вижу квартиру глазами незнакомца – обычного человека. Меня словно молнией поразило. Грудь больно сдавило от осознания, как же далеко все зашло. Это место рассказывало совсем уж неприятную историю. Разбросанные по полу папки. Приклеенные к стене ужасные фотографии тела Сильвии, сопровождаемые пометками об особенностях расположения трупа. Выстроившиеся на кухонном столе пустые бутылки: ром, джин, вино, вино, вино, вино. Тянущийся по коридору хвост из бумаг.

В его конце располагалась спальня.

У меня задрожали колени. На подкашивающихся ногах я прошла в гостиную, спихнула с дивана стопку мятых листов из блокнота и рухнула на подушки. Мне нужно уехать. Все здесь убрать и уехать.

Мне нужно вернуться домой.

И тут я разрыдалась. Я не могла остановиться, да и, по правде говоря, не хотела, потому что, остановившись, мне пришлось бы как-то осмыслить все, что я узнала и увидела, осознать, в какую рухлядь превратился мой мозг за последние несколько недель. А потом задуматься о будущем: как я возвращаюсь домой, где в пустой квартире меня ждут коробки с мебелью; как еду в бар, где мой любимый бармен делает вид, будто ему не плевать, куда я запропастилась и почему не появлялась.

Из моей груди вырвался смех: бармену ведь