Магия лжецов - [93]

– Ты боишься меня? – спросила она у искр. Только через пару секунд я осознала, что в действительности она обращалась ко мне.

– Конечно, нет, – солгала я, надеясь, что натянутость в моем голосе меня не выдаст. – Я никогда тебя не боялась, Табби. Ты же моя сестра. – Слишком часто я называла ее имя, но ничего не могла с собой поделать. Не могла его не произносить – напоминать ей о том, кем мы были друг другу. Кем мы могли стать. Она не отрывала взгляда от вспышек, вокруг нас шипели книги, когда я решила задать вопрос: – Табби? Что ты сделала с Сильвией? Можешь мне рассказать? – Нет ответа. – Пожалуйста.

Она открыла рот, затем передумала и молча закрыла его. Покачала головой.

– Мне станет грустно.

Я вспомнила глаза Табиты на фотографии, присланной мне Кортни. Вспомнила, как она, сидя на диване, ждала меня дома в темноте.

– Ты уже грустишь, – проговорила я.

Тогда сестра расплакалась. Ее голова поникла, бегущие по щекам слезы капали прямо на высохшую кровь, пропитывая ковер солью.

– Я скучаю по маме, – повторяла она снова и снова. Я крепко прижала ее к себе и держала так, пока Табита, захлебываясь в слезах, оплакивала мать, которую, как мне казалось, она забыла. – Я скучаю по маме и скучаю по папе.

Я прекрасно понимала, о чем она. После маминой смерти наш отец изменился. Он, естественно, по-прежнему жил – должен был спустя столько лет, – но от него осталась лишь оболочка отца, которого мы обе, повзрослев, боготворили. Потеря жены высушила его, ему так и не удалось заполнить то пространство, что она занимала в его жизни. На протяжении шестнадцати лет он искал себе какое-нибудь занятие. Но даже тогда нам приходилось вынуждать его пробовать что-то новое. Первый год после смерти мамы он ел холодные равиоли прямо из банки и смотрел исторический канал по одиннадцать часов в сутки. Сомневаюсь, что в то время у него были друзья.

– Я скучаю по папе и вместе с тем не хочу его видеть, – сказала Табита. – Не хочу его видеть больше никогда, потому что непременно стану такой же, как он.

– О чем ты говоришь? – спросила я, успокаивающе гладя ее по спине.

– Сильвия умерла, – выпалила она. – Прямо как мама. Ее больше нет.

– Табби, – осторожно произнесла я. – Мама умерла от рака. А Сильвию убили.

Табита помотала головой, смахнула слезы большими пальцами и вытерла их о ковер.

– Нет, Сильвия тоже умерла от рака.

Я недоверчиво уставилась на Табиту: ее слова не укладывались у меня в голове.

– Я не… не совсем понимаю, о чем ты говоришь. – Мой взгляд метнулся к двум большим пятнам крови. То, что левее, покрылось темными крапинками от упавших на него слез Табиты.

Сестра тяжело вздохнула.

– Сильвия была больна, Айви. Все началось с усталости, обычной усталости. Но она чувствовала себя усталой все время, ей не хотелось есть, у нее стали болеть суставы. – У меня пересохло во рту. Как же все это было знакомо. – Она обратилась к врачу, и у нее обнаружили…

– Рак, – закончила я за Табиту. Она не кивнула в ответ, наши взгляды встретились, и я пожалела о том, что сказала. Мне не следовало забирать эти слова. Именно она должна была их произнести.

– Повсюду, – выдохнула она. – Он был повсюду. Он был в глазах. Был в костях и, и, и даже в мозгу, в сердце. – Она вглядывалась в меня с такой пристальностью, словно усилием воли заставляла понять. – Они сказали, что не могут ей помочь. Что у нее остался месяц. Даже меньше.

Неприятный жар медленно нарастал под моей кожей. Слова звучали до боли знакомо. Моя мать умерла семнадцать лет назад, а я до сих пор была не готова. Не готова услышать об этом в очередной раз. Даже не представляю, что испытала Табита: рак вернулся, чтобы забрать у нее еще одного любимого человека.

– И ты решила ей помочь, – подсказала я.

– Нет, – качая головой, ответила она. – Не сразу. Я сказала врачам, что они обязаны попытаться, но они отказались. Тогда я обратилась к миссис Уэбб и попросила ее, а она сказала… сказала, что это невозможно. – Табита выплюнула слово, точно яд, попавший в нее с укусом змеи. – Невозможно. Сказала, что сделать ничего нельзя. А тут в первую неделю учебы Александрия Декамбре пришла ко мне в кабинет со словами: если я не сделаю операцию ее маленькой подружке, меня уволят. Вот тогда-то у меня и родилась эта идея. – Глаза моей сестры горели лихорадочным огнем. Мне хотелось отодвинуться от нее, но я не знала, к чему это приведет. Поэтому сидела неподвижно, будто так она меня не увидит.

– Значит, ты провела Кортни операцию, – тихо сказала я. – Ты хотела проверить, удастся ли тебе.

– И у меня получилось. Получилось! Я сделала это, все отлично, она в полном порядке! Все прошло как по маслу!

– Ты понимаешь, что не дала ей успокоительное? – Я не смогла скрыть злость в голосе, когда вспомнила рыдающую Кортни возле кабинета Табиты. А чуть раньше – лицо Александрии, просившей стакан воды: таким образом она пыталась выманить Табиту из класса, чтобы рассказать мне правду. Я думала, она боится признаться в своем поступке, но ошибалась. На самом деле она просто боялась Табиту. Мою сестру, которая могла разделить человека на части одной силой мысли. В ответ на мою претензию Табита только отмахнулась, словно я высказала критику в адрес таблички, висевшей рядом с шедевром.