Мадам Мидас - [85]

У нас есть профессиональные гости, напрашивающиеся к обеду, профессиональные красавицы, профессиональные христиане, – так почему бы не быть и профессиональным филантропам? Наш блестящий век отвергает слово «милосердие», поскольку от него слишком уж отдает тайными пожертвованиями. Итак, на смену слову «милосердие» пришло длинное слово «благотворительность», куда более модное и всеобъемлющее. Милосердие, самую кроткую из христианских добродетелей, давно развенчали, и его место заняла крикливая хвастунья Филантропия, которая вершит дела в самой показушной манере и громко приглашает мир полюбоваться ее щедростью и восславить ее за это. Милосердие, скромно прикрывшись капюшоном, отправлялось в дома бедняков и с улыбками предлагало свои дары. Нынешняя филантропия строит богадельни и больницы и бранит бедность, если та слишком горда, чтобы занимать эти здания. А на кой черт в самом деле бедности гордость? Гордость – слишком роскошная и дорогая вещь; она по карману только богатым, которые могут себе позволить рядиться в нее, потому что за нее заплачено.

Мистер Меддлчип был богат, поэтому купил большой запас гордости и всегда в нее облачался. То не была личная гордость – он не был красив; то не была фамильная гордость – он не знал даже своего дедушки; то не была и материальная гордость – для этого у него был переизбыток денег. Нет, то была злая, подлая, вкрадчивая гордость, в которую он драпировался, как в плащ. И при том притворялся очень скромным человеком, хранящим деньги лишь для того, чтобы снабжать ими бедных.

«Нищих вы всегда имеете с собою»[64] – разве мистер Меддлчип этого не понимал? Спросите стариков и старух в богадельнях, и они ответили бы: «Да». Но спросите опустившихся обитателей трущоб, и они бы, наверное, сказали: «Меддлчип, а енто еще кто такой?»

Не то чтобы великий Эбенезер Меддлчип был безвестен – боже упаси! Он был депутатом колонии, он заседал в Парламенте и часто говорил на тамошних расширенных заседаниях о процветании страны. Он закладывал здания. Он открывал общественные собрания. Вообще-то, Меддлчип влезал в любое публичное дело, которое могло принести ему известность, но никогда не покровительствовал кому-то лично, упаси бог! Он никогда не делал добра тайком, краснея, если оно становилось известным. Если б мистер Меддлчип и покраснел, то только от злости на то, что его доброе деяние не предали гласности.

Эбенезер Меддлчип приехал в колонию в ее ранние дни и, будучи проницательным человеком, пользующимся любым оживлением в делах, заработал кучу денег. Он был честным – то есть честным в нынешнем растяжимом понимании этого слова – и, сколотив состояние, занялся кое-какими покупками. Меддлчип купил грандиозный дом в Тураке, потом купил жену, чтобы она делала честь этому грандиозному дому, а когда домашние дела были улажены, купил популярность, которая была чуть ли не самой дешевой выставленной на продажу вещью.

Когда было основано «Общество снабжения аборигенов белыми жилетами», он возглавил список одной тысячей фунтов – браво, Меддлчип! Секретарь «Объединения нуждающихся замужних женщин» просил у него пятьдесят фунтов, а получил пятьсот – щедрый Меддлчип! На собрании «Общества запрета пороков среди женатых мужчин» он пожертвовал две тысячи фунтов и по случаю произнес речь, заставившую всех присутствующих женатых мужчин трепетать, как бы не всплыли их грешки… Благородный Меддлчип!

Он жертвовал тысячи фунтов на публичную благотворительность, если та хорошо рекламировалась в прессе, а потом скромно изумлялся, как информация об этом попала на страницы газет. И он же отдал нищенку под надзор властей за то, что та попросила у него пенни; отдал лишь на том основании, что эта женщина – бродяжка.

Воистину – вот человек, которым должна гордиться Виктория; поставить ему статую в центре города; заставить детей в школе изучать список его благородных поступков в качестве примера; позволить публике пресмыкаться перед ним и слизывать пыль с его филантропических ботинок, потому что он – профессиональный филантроп!

Миссис Меддлчип, крупная, напыщенная и громкоголосая, была так же хорошо известна, как и ее муж, но в другом отношении. Он выдавал себя за благотворителя, она же была типичной светской дамой. Миссис Меддлчип была знакома со всеми, задавала большие приемы, ходила на балы, в театры, играла в теннис на траве и одевалась по самой последней моде – шла ей эта мода или не шла. Миссис Меддлчип родилась и выросла в колониях, но когда муж ее приехал в Лондон как депутат от колонии, она тоже отправилась туда и оставалась там целый год. Вернувшись же на родную землю, самым решительным образом принялась поливать тут все грязью. «В Англии так себя не ведут! О господи, нет, ничего подобного! У людей в Мельбурне такие ужасные вульгарные манеры… Но, с другой стороны, они, конечно же, не англичане… Тут нет никакой аристократии… Даже собаки и лошади тут другие – нет на них отпечатка многовекового происхождения и разведения!»

В общем, послушать миссис Меддлчип, так можно было подумать, что Англия – это идеальный аристократический рай, а вульгарная Виктория – полная ее противоположность.