Мадам де Помпадур - [85]

Мадам де Помпадур любила все семейство Шуазель и готова была с ними никогда не разлучаться. Они с королем ужинали у Шуазелей трижды в неделю, собственные же ужины у маркизы очень переменились, на них теперь бывало не более восьми человек, и трое из них обязательно были все те же Шуазели. Герцогиня де Граммон развлекала короля, а потому всегда сидела рядом с ним. Сам Шуазель поддерживал за столом постоянное веселое жужжание гостей, а мадам де Шуазель просто была очень мила.

Наконец-то у маркизы появилось чувство, что у них с королем есть надежная поддержка в государственных делах, и ценила это утешение тем более, что теперь редко когда хорошо себя чувствовала. Казалось, буквально все ее утомляет. Шли месяцы, и она все больше и больше обязанностей перекладывала на Шуазеля. Она сохраняла внешние признаки власти — назначения, награды, ордена и командные чины по-прежнему распределяла она, государственные бумаги все еще проходили через ее руки, и вся эта работа шла в ее комнате, но она больше не была движущей силой правительства. Шуазель сосредоточил в своих руках неслыханное множество должностей и наград: руководил министерством иностранных дел, военным, морским, почтами, ведал управлением Туренью, носил орден Золотого Руна (орден Святого Духа у него уже был), чин генерал-полковника швейцарской гвардии, которой командовали только принцы крови — через четыре года все это уже принадлежало ему. Он всегда говорил, что похож на кучера из «Скупого» — берется за всякое дело и выполняет все, что требуется.

Если боевые действия под его началом пошли не намного лучше, чем раньше, то они хотя бы не пошли хуже, и тех несчастий и бедствий, которые пророчили, не произошло. Едва ли можно винить герцога де Шуазеля в том, что ему досталось государство, близкое к банкротству, жалкий призрак флота, деморализованная армия под началом самых бездарных генералов в истории Франции. Он в невероятно короткий срок и без всякого шума провел необходимые финансовые реформы. В 1758 году бюджет на иностранные дела составлял 57 миллионов ливров. Из него выплачивались средства на поддержку армий Баварии, Вюртемберга и Палатината, находившихся на содержании французского короля и никуда не годных на поле боя, а также деньги на подкуп, или как сказали бы мы сегодня, на помощь нейтральным странам. В 1759 году, в первый год правления Шуазеля, этот бюджет сократился до 24 миллионов, а к 1763 году достиг 11 миллионов. Но из-за этого сокращения король не лишился ни одного союзника.

Герцог провел преобразования и в Версале. Все те сотни людей, которые имели синекуры при дворе, были обязаны представить отчет, сколько они получают и за что именно. Сам король уже успел сократить многие из своих расходов, у него теперь осталась всего тысяча лошадей, прекратилось строительство всех личных резиденций и даже урезаны были расходы по кухне. Маркиза продала почти все свои бриллианты, впрочем, утверждала, что это не такая уж жертва, так как она никогда не была большой любительницей украшений. Оба они отослали огромное количество серебряных изделий на переплавку на монетный двор и внушили придворным сделать то же самое. Это позволило увеличить запас драгоценных металлов в казне и способствовало развитию Севрской фарфоровой фабрики, хотя и разорило серебряных дел мастеров. Каждое утро королю приносили список людей, исполнивших долг перед Францией, расставшись со своим серебром; они получали возмещение стоимости серебра на четверть деньгами, а на остальную сумму шестипроцентными государственными облигациями. Так же поступал и Людовик XIV, когда желал возместить военные расходы, так что в итоге старинного серебра, к несчастью, во Франции сохранилось меньше, чем в любой другой стране. Маркиза продала королю Бельвю и отдала почти весь свой капитал на завершение строительства Эколь Милитер. Дни бездумного расточительства прошли.

Мария-Терезия, разумеется, осталась очень довольна назначением Шуазеля. Она хорошо знала его и издавна была знакома с его семьей (отец Шуазеля был одно время австрийским послом во Франции), так что могла твердо рассчитывать, что он не откажется от союза с Австрией. Тут-то она и послала мадам де Помпадур знаменитый письменный прибор. Задумав сделать маркизе подарок, она будто бы спросила Штаремберга, что лучше — денежная сумма или бриллиантовая брошь? Тот отвечал, что по его мнению подарком, который доставил бы большое удовольствие, могло бы стать одно из новомодных бюро. Они продавались в Париже но 4 тысячи дукатов. Но императрица сочла, что этот подарок недостаточно дорог, и сказала, что он должен стоить по меньшей мере 6 тысяч дукатов. Из своей огромной коллекции лаковых ларцов она выбрала два самых лучших и послала в Париж, чтобы украсить и оправить их в золото. Заказ поручили ювелиру Дюкролле на площади Дофин, и вот счет от него:

Ливров:

Золотая подставка для лаковой шкатулки, с цветочной вазой, пудреницей и коробочкой для губки (все из золота)—

На лак истрачено —

Краснодеревщику, столяру и за изготовление замков —

Обработка драгоценных камней, гравировка и чеканка —