Лжедмитрий - [45]

Сетования пана Мнишека прекратились в тот же день к вечеру. Возвратясь после смотра войска в замок, он получил депешу от зятя.

Послание подтверждало: Климура нисколько не ошибся. Впрочем, подобное заключение можно было сделать сразу, едва раскрыв пакет. Послание было выведено рукою самого князя Константина. Он не мог доверить новость писарям. Кроме того, послание начиналось этой новостью. А завершалось приглашением в гости, в Вишневец, на именины пани Урсулы.

Пан воевода несколько раз перечитал письмо, стараясь выудить в нём какие-то подробности о московском царевиче. От напряжения мыслей он как-то не сразу понял, что таилось в последних строках письма, но когда прочитал их уже в десятый раз, то стукнул себя кулаком по лбу и сказал, оглядываясь:

— Какой же я, право... Вот оно... Вот оно...

Князь Константин писал, что пан Адам приехал к нему сам и привёз с собою московского царевича! Так что пан отец имеет возможность лично познакомиться с наследником московского престола. А высокий гость, кстати, очень надеется на советы сандомирского воеводы, умудрённого опытом жизни и близкого к важнейшим сановникам в Речи Посполитой и даже к самому королю!

Пан Мнишек почувствовал после чтения дрожь в теле. Как на охоте, когда мимо тебя пробегает вспугнутая загоняльщиками дичь. Зверь несётся на тебя, и тебе надо успеть уложить его выстрелом, не промахнуться. Надо успеть заслужить себе похвалу.

Первым побуждением было броситься в кабинет и писать депешу епископу Мацеевскому. А то и самому королю. А то и канцлеру Замойскому... Или...

Однако пан Мнишек понял, что писать сейчас не может. Уж очень сильная дрожь овладела его руками и телом. Вместо всего этого велел собрать семейство и торжественно объявил:

— Едем в Вишневец. На именины Урсулы. Князь Константин прислал приглашение...

До именин Урсулы, действительно, оставалось уже немного времени. Девушки сразу подняли весёлый шум. Засуетились, закричали, тут же готовые бежать в кладовые, тормошить нянек, гувернанток, ключников.

Пан Мнишек озадачил их ещё одной новостью:

— И хорошенько надо готовиться. Там будет московский царевич Димитрий.

Он ждал, что эта новость заставит дочерей замолчать, а затем вызовет массу вопросов. Ведь слухи о появлении царевича, которого якобы давно убили в Угличе, очень часто добирались до Самбора... Но сегодня, удивительно, девушек подобная сторона известия никак не интересовала. Они готовились к занимательной и длительной поездке, к празднику, танцам, маскарадам — вот что им казалось главным!

И только юная Анна сообразила спросить:

— А царевич молод?

Этот вопрос заинтересовал всех дочерей. Отец не успел ещё ничего ответить, как его опередил князь Корецкий, По причине родства он считался почти членом семьи.

— Царевичу должно быть чуть более двадцати лет, — сказал князь. — Он родился за три года до смерти своего отца, тирана.

— О! — пропела Ефросиния. — Он — жених!

Дочери переглянулись между собою многозначительно, включая и маленькую Анну, и начали с интересом расспрашивать, а что ещё пишет князь Константин. Отцу было нечего отвечать. Он предоставил возможность князю Корецкому забавлять панн своими рассказами, а сам удалился к себе в кабинет. Писать письмо епископу Мацеевскому. Пока что только одному епископу.

Дней через десять из Самбора в сторону Львова выехал длинный обоз. Он сразу растянулся вдоль берегов Днестра. Вслед за полусотней гусар катилась карета, в которой сидели юные панны. Во второй карете ехала панна Марина с мачехой, пани Софией. Эту карету сопровождал верхом князь Корецкий. Дальше тянулись прочие кареты и различные повозки. Сам пан Мнишек держался позади обоза, на приличном даже расстоянии, чтобы не глотать пыль. А за ним уже скакала ещё сотня гусар.

Пан воевода мысленно воображал тот день, когда доберётся до Вишневца, и ломал себе голову, как же выглядит московский царевич, как себя с ним вести.

15

Папский нунций Клавдио Рангони пережил несколько неприятных мгновений.

На крутом и мокром изломе Бернардинской улицы над Вислой под его каретой раздался было противный треск. Он почувствовал, что куда-то летит. Однако полёт (или падение) получился короткий и без видимых последствий. Самое худшее предотвратили руки дюжих гайдуков, стоявших на козлах. А пособили гайдукам ещё и королевские гусары, приставленные в качестве почётного эскорта — как всегда. И всё же карету пришлось заменить. На то ушло время.

А потому, привычно взбегая по лестнице в королевском замке, нунций терзался мыслью, что ему, такому аккуратному с раннего детства, придётся сейчас давать что-то вроде объяснений, почему он опаздывает на зов короля. Правда, стрелки часов на Мариацкой башне и стрелки часов на вавельском замке упирались в различные цифры, причём и там и там их положение было в пользу опаздывавшего. Однако Рангони верил своим часам, скрытым у него в складках широкой сутаны.

А за высокими окнами в знакомом кабинете, куда его провели королевские камердинеры, вдруг засияло солнце. Это показалось невероятным. Какое-то мгновение нунций смотрел туда, где только что было хмуро, мокро и ветрено, где лошади стучали и скользили по льду копытами. Очевидно, он чуть-чуть опоздал с извинениями, что ли, как это принято у светских людей, не у духовных лиц. Идущий навстречу король одарил его подобием скупой улыбки: