Людвиг Витгенштейн - [48]

«Слова, которые мы используем для выражения эстетического суждения, играют очень сложную, хотя и очень четко определенную роль в том, что мы называем культурой того или иного периода. Описывая их использование или объясняя, что вы имеете в виду под культурным вкусом, вы вынуждены описывать культуру. Того, что мы сегодня называем культурным вкусом, в Средние века не существовало. В разные эпохи играется совершенно разная игра. То, что относится к языковой игре, – это целая культура»[207].

В 1940-м уже вовсю шла Вторая мировая война, и Витгенштейн, ставший британским подданным, очень хотел заняться какой-нибудь военной деятельностью, поскольку разочаровался в своей затворнической научной жизни, от которой впадал в уныние даже сильнее, чем раньше. Уже несколько лет Витгенштейн дружил с философом Гилбертом Райлом (1900–1976), с которым разделял многие свои идеи и который впоследствии станет одним из наиболее выдающихся оксфордских мыслителей и редактором журнала Mind. Гилберт Райл познакомил Витгенштейна со своим братом Джоном Райлом – кембриджским профессором-медиком, работавшим в лондонской больнице Гая. Витгенштейн сказал Джону Райлу: «Я чувствую, что если останусь [в Кембридже], то медленно умру. Я бы лучше воспользовался шансом умереть быстро»[208]. Как и в Первую мировую, он захотел оказаться там, «где падают снаряды», – старое желание почувствовать себя живым перед лицом страшной опасности, чтобы выйти из спячки и депрессии, оказавшись рядом со смертью. Но в этом желании была и подлинная озабоченность судьбой новой родины, как он объяснял Друри:

«Ты часто слышал, как я говорил о своей неприязни ко многим аспектам английской жизни. Но теперь, когда Англия оказалась в настоящей опасности, я сознаю, насколько она мне близка, и было бы очень жаль, если бы она оказалась разрушена. Я часто думаю, что Вильгельм Завоеватель отхватил себе очень выгодное приобретение»[209].

В сентябре 1941 года Витгенштейн начал работать санитаром в больнице Гая, которая находилась в районе, подвергавшемся постоянным бомбардировкам. При этом какое-то время он продолжал преподавать в Кембридже, а по выходным давал частные уроки. Его желание работать в Лондоне анонимно было удовлетворено, хотя большинство коллег знали, кто он такой, и называли его «профессор Витгенштейн». Его зарплата составляла 28 шиллингов в неделю (сегодня это примерно 46 фунтов) – на порядок меньше профессорского жалованья в несколько сот фунтов, которое он получал в Кембридже. Работа заключалась в основном в разноске лекарств по отделениям, хотя Витгенштейн, видимо, советовал пациентам не принимать их. Один бывший коллега вспоминал: «Он проработал недели три и тут вдруг подходит и говорит, как надо здесь все организовать. Видите как: человек привык обо всем думать»[210]. Вскоре Витгенштейн перевелся в фармацевтический отдел в качестве ассистента лаборатории, где в его обязанности входило замешивание кожных мазей; в этом он преуспел.

В целом же работа в больнице не прибавила оптимизма. В свои пятьдесят два года Витгенштейн чувствовал себя старым и разбитым. Более того, он был совершенно опустошен известием о смерти Френсиса в октябре 1941 года. Он подружился с несколькими людьми, в том числе с Джоном Райлом и его женой Мириам, к которым как-то раз съездил в Сассекс на выходные. Когда в апреле 1942-го Витгенштейну удаляли камень из желчного пузыря, который мучил его годами, во время операции Райл держал его за руку – необычный поступок, учитывая, что Витгенштейн, не доверявший хирургам, отказался от общей анестезии и наблюдал за всем процессом с помощью зеркал, которые были установлены специально для него. В больнице Витгенштейн также познакомился с Роем Фуракром, своим коллегой по лазарету. Фуракр был простой, добродушный молодой человек из Хакни, оказывавший на Витгенштейна успокаивающее воздействие. Когда Витгенштейн приходил в возбужденное состояние, Фуракр якобы успокаивал его фразой: «Спокойно, проф». Как и в случае с Гилбертом Паттисоном, интеллектуального измерения у их дружбы не было. Тем не менее, а может, и благодаря этому «проф» дружил с Фуракром до конца своей жизни, и, когда молодого человека отправили воевать на Дальний Восток, Витгенштейн писал ему много легкомысленных писем, призывая поскорее возвращаться, чтобы опять «обсуждать какую-нибудь ерунду во дворе». В больнице Витгенштейн также познакомился с Наоми Уилкинсон – двоюродной сестрой Райлов; она устраивала граммофонные вечера, в которых Витгенштейн с удовольствием участвовал.

Именно во время работы в больнице Витгенштейн начал глубже вникать во фрейдистскую психологию. С 1942 по 1946 год у него состоялось несколько разговоров о Фрейде с Рашем Ризом, которые Риз детально законспектировал[211]. Это не было его первым знакомством с психоанализом. Витгенштейн не просто слышал о Фрейде от своей сестры Маргарете, но и сам в 1938 году рассказывал о нем на лекциях по эстетике. Тогда он выражал восхищение теми практическими аспектами работы Фрейда, которые считал поучительными, например творческими интерпретациями шуток в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905). Но к фрейдовским теориям Витгенштейн относился очень критически. Он не только не одобрял фрейдовского догматического сведения сновидений к чисто сексуальным контекстам, но и отвергал базовый объяснительный принцип, который фактически располагал скрытые причинные механизмы в человеческой психике. На взгляд Витгенштейна, основная причина, по которой люди считают фрейдовскую «теорию» бессознательного такой правдоподобной, заключается в идолопоклонстве перед наукой, существующем в нашей культуре, во всеподавляющей привлекательности научного мышления, в сведе́нии всего к причинам и следствиям. Производя такую редукцию, человек думает, что выяснил, как обстоят дела «в действительности», «на самом деле». Сновидения «на самом деле» – это подавленные сексуальные желания, действия «на самом деле» вызваны детскими переживаниями, люди «в действительности» занимаются пустой болтовней, потому что не удовлетворены сексуально, и т. д. Указание того, как обстоят дела «в действительности», дает человеку силу, возможность считать себя разрушителем предрассудков других, более наивных людей. Ибо, как говорил Витгенштейн, «разрушение предрассудков – это очаровательно»