Людвиг Витгенштейн - [47]

Несмотря на беспокойства о родственниках, Витгенштейн, вернувшись в 1938 году в Кембридж, продолжил свои занятия философией. Летом он подготовил к публикации материал, написанный им в Норвегии, и предложил его в издательство Cambridge University Press под названием Philosophical Remarks («Философские заметки»). Это был ранний вариант «Философских исследований». Издание предполагалось двуязычным: оригинальный текст на немецком и английский перевод, который сделал один из его учеников, Раш Риз. Через месяц Витгенштейн забрал рукопись из издательства: он был недоволен и собственным текстом, и переводом Риза. Основная причина, побудившая его попытаться издать свою работу, заключалась в том, что он все больше расстраивался, видя, как после 1929 года идеи его новой философии распространялись его коллегами и учениками в «разбавленном» виде. В 1932 году он обвинил Рудольфа Карнапа в плагиате, написав об этом Шлику, – небезосновательно, но при этом все-таки слишком яростно. В 1933-м он написал гневное письмо в журнал Mind с протестом против неточного описания своих идей во вполне невинной статье Ричарда Брейтвейта. В 1935-м Элис Эмброуз – одна из его талантливых учениц – вызвала страшный гнев Витгенштейна, решив опубликовать статью, в которой кратко сформулировала его философию математики. Он попытался убедить ее не делать этого, но, после того как Эмброуз и редактор Mind Дж. Э. Мур не прислушались к его уговорам, Витгенштейн сложил с себя обязанности ее научного руководителя и перестал с ней общаться[202].

Перевод Риза, впрочем, оказался не таким уж никчемным. В начале 1939 года Витгенштейн подал заявление на должность профессора по кафедре философии, которая недавно освободилась после ухода Мура, и приложил к заявке перевод своей работы. Он был уверен, что его не изберут, потому что в комиссию входил оксфордский философ Р. Дж. Коллингвуд, который, как подозревал Витгенштейн, относился к нему с неприязнью. Но, как заметил тогда Ч. Д. Броуд, который тоже был не в восторге от Витгенштейна, «отказать в кафедре Витгенштейну – все равно что отказать в кафедре физики Эйнштейну». Эти слова должны были удивить Витгенштейна[203]. 11 февраля 1939 года он был избран профессором, получив, таким образом, высшее профессиональное звание для академического философа, в котором отказывали другим великим мыслителям, в частности Шопенгауэру и Фреге. Однако для Витгенштейна значение этого события было невелико:

«Получить профессорскую должность – это очень лестно и все такое, но мне намного лучше было бы получить работу по открыванию и закрыванию шлагбаумов. Никакого удовольствия от своей новой должности я не получаю (так – потешить иногда свое тщеславие и глупость)»[204].

В статусе профессора Витгенштейн пробудет до 1947 года. Первые свои лекции в звании профессора он посвятил философии математики (они были опубликованы в 1976 году) – теме, над которой – и практически только над ней – он проработал всю войну. Через год – в 1940-м – он стал вести семинары по своим «Философским исследованиям» и по эстетике. В последних, как и в лекциях о религии, он выступал против поклонения «науке и научным работникам».

«Можно подумать, что эстетика – это наука, рассказывающая нам о том, что красиво, – это даже произносить смешно. Предполагаю, что тогда в нее надо включить и классификацию вкусов кофе: какой хороший на вкус, какой нет… Идея тут в том, что, как только мы продвинемся далеко вперед, всё – все загадки искусства будут поняты путем психологических экспериментов. Глупость несусветная, а ведь основная идея именно в этом»[205].

Научные эксперименты могут дать нам статистические данные о том, что люди считают красивым и т. д., но такие эксперименты не расскажут, что именно красиво и почему люди так считают. Разница сродни различию между каузальностью и мотивацией. Если меня спросят в суде: «Почему вы убили этого человека?», уместный ответ – рассказать о мотивах моих действий, сказав, например: потому что человек жульничал в покере. Ответ со ссылкой на внутренние механизмы в моем мозгу или в организме в момент совершения действия будет попросту проигнорирован (если мне повезет и суд не сочтет, что я над ним издеваюсь!). Аналогичным образом, если меня спросят: «Почему, на ваш взгляд, этот сонет красив, начало этой фуги оригинально, а эта статуя прекрасна», а я отвечу: «Из-за таких-то процессов в мозгу!» или «Так думают 70 % моих родственников», такие ответы сочтут издевательскими. Но чем тогда определяется эстетическое восприятие? Ответ Витгенштейна типичен для его поздней философии: не рассчитывайте, что на этот вопрос должен быть единый ответ. Эстетическое восприятие – это очень сложное явление, утверждает Витгенштейн; более того, это не одно явление, а «чрезвычайно запутанная совокупность случаев». Можете быть уверены, в одной из поздних дневниковых записей Витгенштейн все-таки рискнул указать единое или хотя бы центральное свойство искусства: «Мы можем сказать: искусство раскрывает нам чудеса природы. Оно зиждется на концепции чудес природы»[206]. Но в лекциях Витгенштейн более осторожен: что такое искусство, невозможно сказать одним определением, так как нет одного-единственного качества, которое бы объединяло все наши эстетические переживания или все те вещи, которые мы считаем произведениями искусства. Следовательно, не может быть никакой всеохватывающей теории искусства в рамках общих законов и каузальных объяснений. В эстетике нам нужны не теории или объяснения, а (доброжелательные) описания.