Людвиг Витгенштейн - [44]
«Что склоняет даже меня к вере в воскресение Христа? Я, что называется, играю с мыслью: если Он не восстал из мертвых, то тогда разложился в могиле, как любой другой человек. Значит, Он разложившийся мертвец. В таком случае Он учитель, как любой другой, и помочь больше не может; и мы опять одинокие сироты. И должны довольствоваться мудростями и домыслами. То есть как будто мы в аду, где можно только мечтать, и отрезаны от небес – что называется, под колпаком. Но если я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО должен быть искуплен, то мне нужна ясность, а не мудрость, мечты и домыслы, и эта ясность есть вера. А вера есть вера в то, что нужно моему сердцу, моей душе, а не умозрительному интеллекту. Ибо искуплена должна быть моя душа с ее страстями, что называется, с ее плотью и кровью, а не абстрактный ум. Возможно, скажут: “Только любовь может верить в Воскресение”»[187].
Отношение Витгенштейна к вере отныне будет двояким – отношение не верующего, но и не атеиста. Временами его взгляд на религию становился более исследовательским, более философским. Все разговоры о том, чего нельзя выразить словами, и о Высшем были закончены (так же, как и его различение говорения и показывания). Отказавшись от точки зрения мистика, теперь Витгенштейн мог рассматривать религию как таковую, ее функцию в жизни человека и роль религиозных верований в жизни людей. Такая антропологическая позиция была выказана в трех лекциях о религиозных верованиях, которые он прочитал, вернувшись в Кембридж в 1938 году. Эти лекции известны нам только по записям студентов, но и в этом случае мы можем получить глубокое представление о его идеях по поводу религии, хотя написано о ней очень мало[188]. В этих лекциях Витгенштейн взялся защищать религию от нападок, под огнем которых она оказалась в эпоху модерна, особенно на волне развития науки. Религия радикально отличается от науки и поэтому не конкурирует с ней. В частности, религиозные высказывания не являются ни эмпирическими высказываниями, ни теориями о потустороннем мире и не конкурируют с ними. В отличие, например, от какой-нибудь гипотезы о происхождении нашей галактики, в основе этих высказываний нет никаких доказательств, поэтому рассматривать их так же, как научные теории, – большая ошибка, притом что именно этим занимаются и атеисты, и некоторые богословы. Физик, отрицающий существование Бога или христианское учение о Воскресении по причине отсутствия доказательств, и богослов, принимающий существование Бога на основании якобы имеющихся доказательств (даже «вещественных»), допускают одинаковую ошибку. Религиозные верования и такие понятия, как «Бог», «воскресение», «грех» и т. д., вообще не имеют какой-либо теоретической функции. Они лишь кристаллизуют первобытные образы жизни и в этом смысле они вторичны. «Слова, которые ты произносишь, или мысли, которые думаешь в момент их произнесения, не имеют значения. Значение имеет различие, которое они вносят в разные моменты твоей жизни. <…> Смысл словам придает практика»[189]. Религиозные высказывания выражают отношение к жизни в целом, например вину, и имеют смысл только по отношению к некой форме жизни, к неким экзистенциальным переживаниям. Заметьте, теперь он говорит, что религиозные высказывания имеют смысл, тогда как в более ранней философии он отвергал их как бессмысленные.
«Религиозный вопрос – это либо вопрос жизни и смерти, либо (пустой) треп. Могут возразить, что такая языковая игра ведется только с вопросами жизни и смерти – сродни восклицанию “ай-ай”, которое имеет смысл только как крик от боли»[190].
Верующий, который говорит: «Будет день Страшного суда, и тогда меня и будут судить», это вам не метеоролог, предсказывающий, что завтра будет дождь. Это скорее крик о помощи человека, который борется за свою жизнь с полыхающим огнем. Его действия будут основаны не на выдвижении каких-то гипотез посредством здравых индуктивных суждений (например: «Огонь раньше уже причинял мне боль. Это огонь. Следовательно, сейчас он снова причинит мне вред»), а на страхе[191]. Религиозные верования и ритуалы выражают такой страх, хотя и не только его (еще они выражают благоговейный ужас перед самим фактом жизни и т. д.). Раз они не основаны на каких бы то ни было мнениях или гипотезах, они не могут быть правильными или неправильными, и поведение верующих не является ни рациональным, ни иррациональным.
«Вот, например, человек испытывает страшную боль, скажем когда что-то в очередной раз происходит в организме, и кричит: “Прочь, прочь!”, хотя нет ничего, что он хотел бы от себя отогнать; можно ли тогда сказать: “Эти слова употребляются неправильно”? Никто бы такого не сказал. Аналогично если, например, человек сделает “защитный” жест или даже упадет на колени и сложит руки на груди, то можно было бы резонно утверждать, что это неправильные жесты. Он просто так действует в такой ситуации. Здесь не может быть что-то “правильно” или “неправильно”. <…> Примените то же самое к молитве. Как можно говорить о человеке, который должен заламывать руки от отчаяния и умолять о чем-то, что он ошибается или испытывает какие-то иллюзии»
