Людвиг Витгенштейн - [40]
«Символическое сжигание чучел. Целование изображения близкого человека. Очевидно, что в основе этих действий нет представления о том, что они окажут какое-то воздействие на объект, репрезентируемый изображением. Эти действия направлены на получение удовольствия и доставляют его. Или скорее даже так: они вообще ни на что не направлены; мы просто выполняем эти действия и получаем удовольствие. <…> Тот же дикарь, наносящий ножом удар по изображению врага, как будто убивая его, на самом деле строит свою хижину из дерева и искусно вырезает стрелы – и делает это не понарошку. <…> Какая у Фрейзера все-таки ограниченная духовная жизнь! И вот результат: он оказался совершенно не способен представить жизнь, отличную от английской жизни своего времени! Фрейзер не может представить себе священника, который отличался бы от сегодняшнего английского пастора, глупого и серого. <…> Фрейзер сам гораздо более дикий, чем большинство его дикарей»[165].
Вскоре после того, как Витгенштейн снова начал читать публичные лекции (в 1932/33 учебном году), он познакомился с двадцатилетним студентом-математиком Френсисом Скиннером – самым перспективным на своем курсе. Скиннер был хорош собой, застенчив, кроток и смышлен, то есть обладал всеми чертами характера, которые привлекали Витгенштейна в людях; вскоре Френсис стал его постоянным спутником, бесконечно преданным учеником и соавтором. О степени любви Витгенштейна к Скиннеру можно судить по тому факту, что в рукописи «Философских заметок», над которой Витгенштейн тогда работал, было указано, что книгу следует опубликовать с посвящением Френсису Скиннеру. Здесь прослеживается параллель с Дэвидом Пинсентом, ведь «Трактат» был посвящен именно ему. Однако, в отличие от Дэвида, Френсис отвечал на чувства Витгенштейна взаимностью. Через несколько месяцев после знакомства они начали писать друг другу нежные письма, обращаясь по именам (тогда это имело гораздо большее значение, чем сегодня). Так, в декабре 1932 года Френсис писал: «Я с радостью прочитал, что ты думаешь обо мне. Я тоже много думаю о тебе». Когда Витгенштейн уехал на летние каникулы, Френсис писал ему: «Я буквально чувствую, насколько я далеко от тебя, и очень хочу снова быть рядом с тобой»[166]. Читая их письма, приходишь к выводу, что Френсис испытывал более страстное увлечение или по крайней мере был откровеннее в своих чувствах. Он был настолько очарован Людвигом, так стремился ему угождать, что бросил свои занятия математикой и раболепно посвятил всего себя работе своего старшего друга. Витгенштейн, в свою очередь, нуждался в такого рода внимании и преданности, так что присутствие более молодого друга очень помогло ему: по наблюдениям окружающих, он стал спокойнее и непринужденнее. Отношения между ними были асимметричными, причем не только в эмоциональном плане, но и в отношении философии, поскольку Витгенштейн использовал своего товарища, чьим официальным наставником он являлся, не столько для обсуждения своих идей, сколько для их фиксации. Три года они напряженно работали, готовя книгу Витгенштейна к публикации, и за это время Людвиг надиктовал Скиннеру и еще нескольким близким ученикам несколько текстов, в том числе так называемую Голубую (1933–1934) и Коричневую (1934–1935) книги. Первая состояла из лекций, которые можно читать как доступное введение в позднюю витгенштейновскую философию. Скиннер также сделал столь ценные теперь записи лекций Витгенштейна.
Насколько быстро их отношения перешли в близость, сказать сложно, но то, что они стали интимными, – это факт. Свидетельства их любви можно найти в письмах последующих лет. Так, в письме от 1936 года Френсис неоднократно говорит об этом: «Я много думаю о тебе и нашей взаимной любви. Это дает мне стимул и радость и помогает преодолевать уныние»[167]. В дневниках Витгенштейна за 1937–1938 годы есть зашифрованные записи, в которых упомянуто о плотских отношениях Людвига с его другом[168]. По ним также видно, что Витгенштейн испытывал из-за этих отношений чувство вины. Вот один такой интимный пассаж:
«Прошлой ночью мастурбировал. Теперь муки совести. Но также и убеждение, что я слишком слаб, чтобы сопротивляться импульсам и соблазнам, когда в сознание проникают определенные образы, и укрыться в других образах у меня не получается. А ведь только вчера вечером я думал о необходимости чистоты моего развития! (Я думал о Маргерит и Френсисе.)»[169]
Витгенштейн с близким другом Френсисом Скиннером в Кембридже
Интересно, что Витгенштейн в этом контексте упоминает и Маргерит. Как отмечал Рэй Монк, неправильно следовать распространенному клише и утверждать, что Витгенштейн мучился от своей гомосексуальности или, по меньшей мере, только от нее[170]. Скорее его мучила сексуальность вообще, не дававшая ему стать такой чистой, полностью контролирующей себя личностью, какой он хотел быть. Исток такого представления – в вейнингеровском строгом различении между любовью и сексом. Но каким бы правдоподобным ни казалось это объяснение, трудно утверждать, что причины его мучений по поводу своей сексуальности крылись исключительно в сочинениях Вейнингера и что последние мешали ему даже тогда, когда ему было уже далеко за сорок. Да и не был Витгенштейн таким уж рассудительным. Вероятнее все же та версия, что вейнингеровская теория позволяет выявить у Витгенштейна некую базовую неуверенность в отношении секса, особенно мучившую его при соединении с любовью, которую он ценил больше всего другого. Дневниковых записей о сексе у него мало, они немногословны и полны угрызений совести. Те же, что касаются любви и дружбы, откровеннее и иногда даже выглядят совершенно безмятежными. Вот, например, такой пассаж, написанный ближе к концу жизни и связанный с его чувствами к другому молодому человеку по имени Бен Ричардс:
