Людвиг Витгенштейн - [39]
Вид из окна комнаты Витгенштейна в Тринити-колледже (Кембридж)
Витгенштейн редко оставался доволен собственными лекциями. Иногда он мог воскликнуть: «Сегодня я слишком глуп!» или «Преподаватель у вас ужасный!» Он бывал настолько измотан и недоволен своими лекциями, что после занятий часто срывался в кино смотреть голливудские фильмы, особенно вестерны, причем садился в первый ряд, чтобы полностью отключиться от философии. Другие фильмы он едва ли видел. «Типичный американский фильм – наивный и глупый – может, несмотря на свою глупость и даже благодаря ей, быть вполне познавательным. Бессмысленный, застенчивый английский фильм научить не может ничему. Из глупых же американских фильмов я часто извлекал какой-нибудь урок»[161]. В его дневниках есть и несколько других размышлений того же времени о кино:
«В одном отношении я, видимо, очень современный человек, раз кино оказывает на меня такое необычайно благотворное влияние. Не могу представить никакого другого подходящего мне вида отдыха для ума, кроме просмотра американского кино. То, что я вижу, а также музыка создают блаженное ощущение, возможно и инфантильное, но от этого не менее мощное. В целом, как я часто думал и говорил, кино очень похоже на сон, и к нему непосредственно применимы мысли Фрейда»[162].
В 1931 году, после двух лет преподавания, Витгенштейн почувствовал, что ему нужно дополнительное время, чтобы внимательнее заняться своими рукописями, и ему дали творческий отпуск. При этом он продолжал бесплатно заниматься в своей квартире с теми студентами, кому это было интересно. В этот период он был очень продуктивен. К лету 1932-го он закончил десятый том своих новых рукописей. Его проект состоял в том, чтобы демонтировать философию «Трактата» и заменить ее новыми идеями о природе языка, логики и математики (см. главу 8). С 1929 года он также работал – совместно с Фридрихом Вайсманом – над системным представлением своих основных идей в виде книги, для которой было заявлено название Logic, Language, Philosophy («Логика, язык, философия»). Мысль издать книгу принадлежала Шлику. Написать ее в ясном, доступном ключе – в противовес двусмысленностям Витгенштейна – должен был Вайсман. Вайсман и Витгенштейн много раз встречались, в основном во время отпуска последнего в Австрии, но книга была обречена, так как философия Витгенштейна претерпевала в тот момент глубокие и непредсказуемые изменения, из-за которых он периодически отвергал черновики Вайсмана. Как признавался Вайсман, «[Витгенштейн] имел потрясающий дар всегда видеть все как в первый раз. Но очевидно, как сложно любое совместное творчество, ибо он всегда следует за вдохновением текущего момента, разрушая все, что было ранее запланировано»[163]. Когда Шлик – духовный ректор всего предприятия – в 1936 году был убит в Вене недовольным студентом, Витгенштейн забросил проект. Однако Вайсман его все же закончил. Он вышел в 1965-м под названием The Principles of Linguistic Philosophy («Принципы лингвистической философии»). Эта книга остается одной из наиболее удобочитаемых вводных работ о философии Витгенштейна.
В 1931 году Витгенштейн также работал над серией заметок о «Золотой ветви» – фундаментальном труде Джеймса Фрейзера по сравнительной антропологии и религии (в 1911–1915 годах вышло двенадцать томов). Несмотря на глубокую эрудицию автора, его труд отражал типичный для рубежа веков позитивистский взгляд на науку, поскольку считал, что мифы так называемых первобытных людей содержат примитивные идеи, то есть являются первобытной наукой. По Фрейзеру, миф и магия основаны на неверных представлениях, это суеверия по отношению к явлениям природы, которые были преодолены на Западе посредством научной революции. Витгенштейн начал читать первый том фрейзеровской книги вместе с Друри, но далеко они не продвинулись, так как Витгенштейн часто останавливался, чтобы выразить свое неудовольствие. Основной аргумент его состоял в том, что Фрейзер не пытался понять первобытные мифы, а просто объяснял их исходя из их исторического происхождения (хотя и сами эти объяснения были ошибочны). Но в этом случае мы упускаем реальное значение мифов, их глубину, их схожесть с нашим собственным мифическим и метафизическим мышлением. Фрейзеровские объяснения первобытных практик примитивнее самих этих практик, утверждал Витгенштейн. На самом деле «все религии чудесны», говорил он Друри, «даже религии первобытных племен».
«Фрейзеровская интерпретация магических и религиозных взглядов человечества никуда не годится: она представляет эти взгляды ошибочными. Ошибался ли, в таком случае, Августин, когда взывал к Богу на каждой странице своей “Исповеди”? <…> Но – мне могут возразить – если он не ошибался, тогда точно ошибался буддийский праведник – или любой другой из тех, чья религия выражает совершенно другие взгляды. <…> Сама идея – захотеть объяснить какую-либо практику, например умерщвление жреца-царя, – кажется мне неправильной. Фрейзер всего лишь делает их убедительными для людей, мыслящих как он. Поразительно, что в заключительном анализе все эти практики представлены как образцы глупости, если можно так выразиться. Но меня никогда не убедит утверждение, что человечество все это делает из-за своей полной глупости»
