Людвиг Витгенштейн - [37]

«Люди, задевающие за живое других, удивительным образом не осознают, каково это, когда задевают за живое тебя, и когда это происходит с ними, искренне удивляются. <…> Терпимость была совершенно не в репертуаре Витгенштейна, и он любил изымать ее из репертуара других людей»[152].

Сам Витгенштейн вполне осознавал некоторые из своих недостатков. Однажды он сказал одному из приятелей: «Я неспособен на теплые чувства, хотя мне самому они очень нужны». Но понимал ли он, что его сильная харизма может причинять вред другим людям? Поскольку он терпеть не мог научные круги и романтически относился к «простой» жизни, он убедил нескольких студентов бросить учебу и заняться какой-нибудь практической профессией – к вящему неудовольствию их родителей. Он даже вмешивался в вопросы жизни и смерти. Когда один из его ближайших друзей и учеников, Морис Друри, должен был отправиться с десантом союзников в Нормандию в 1944 году, Витгенштейн дал ему совет, основываясь на собственном отношении к смерти, сформированном в Первую мировую войну: «Если окажешься в рукопашном бою, ты должен просто отойти в сторонку и дать себя уничтожить». Возникает вопрос, имел ли он право так безответственно использовать свой авторитет. Необходимо отметить, что его друзья, вероятно, не согласились бы с такой критикой. Сам Друри публично оспаривал утверждение, что Витгенштейн – «своенравный, высокомерный гений с истерзанной душой». Наоборот, для Друри Витгенштейн был «самым отзывчивым, щедрым и преданным другом, о котором только можно мечтать»[153].

Еще одно известное кембриджское общество называлось «Еретики». Витгенштейн, видимо, был только на одном из собраний в ноябре 1929 года, но именно тогда он представил свой самый доступный текст – «Лекцию об этике» (опубликована посмертно). Эта лекция, если не считать примечаний в конце «Трактата», – единственный его вклад в философскую этику. В ней он попытался оспорить мнение, сложившееся у многих из читавших его труды, что является позитивистским и антирелигиозным мыслителем, и еще раз подчеркнул, что абсолютные ценности, например те, что определяют некое действие, скажем убийство, как зло, не являются фактами нашего мира, а трансцендентны ему. Следовательно, науки об этике быть не может, так как наука имеет дело с фактами мира. Абсолютные ценности можно только испытать на себе. Любая попытка их выразить бессмысленна. И это как раз очень в духе «Трактата». Однако в лекции Витгенштейн идет дальше и дает подлинную феноменологию религиозного опыта. Он говорит о трех таких опытах, а именно тех, что суммируются фразами: «Как удивительно, что нечто должно существовать» (переживание изумления перед лицом мира), «Я в безопасности, и ничто происходящее не может мне повредить» (переживание абсолютной безопасности) и «Бог осуждает наше поведение» (переживание абсолютной вины)[154], но только чтобы продемонстрировать, что эти самые фразы бессмысленны. Он пишет:

«В нашей повседневной жизни мы все знаем, что значит находиться в безопасности. Я в безопасности в своей комнате, когда меня не может переехать омнибус. Я в безопасности, если ранее переболел коклюшем, – ведь теперь я больше уже не заболею этим недугом. Быть в безопасности, в сущности, означает, что в отношении меня физически невозможны определенные вещи, и потому абсурдно говорить, что я в безопасности, что бы ни произошло. Так что это образец неправильного использования слова “безопасный”, равно как и в предшествующих случаях были неправильно употреблены слова “существование” и “удивление”».

И он приходит к следующему выводу:

«Мое основное стремление, да и стремление всех, кто когда-либо пытался говорить и писать об этике или религии, – вырваться за пределы языка. Этот прорыв сквозь решетку нашей клетки абсолютно безнадежен. Этика, поскольку она проистекает из стремления сказать нечто об изначальном смысле жизни, об абсолютно добром и абсолютно ценном, не может быть наукой. То, что она говорит, ни в коем случае ничего не добавляет к нашему знанию. Но она все же является свидетельством определенного стремления человеческого сознания, которое я лично не могу перестать глубоко уважать и которое никогда в жизни не стану осмеивать»[155].

Несмотря на то что Витгенштейн по-прежнему недолюбливал научную среду, он все-таки решил остаться в Кембридже. Однако теперь, поскольку никаких доходов у него не было, он столкнулся с финансовыми затруднениями. На 1929–1930 годы при помощи друзей он получил грант на продолжение исследований и чтение лекций о философской логике в течение двух семестров. Когда срок гранта истек, нужно было искать какое-то более долговременное решение. Летом 1930 года он подал заявку в Тринити-колледж на пятилетнюю исследовательскую стипендию. Работа, которую он представил на рассмотрение, представляла собой компиляцию заметок из рукописей, сделанных им до настоящего времени (они были опубликованы под названием Philosophical Remarks в 1964-м); оценивали ее Рассел и математики Дж. И. Литлвуд и Г. Х. Харди. В своей рекомендации Рассел написал:

«Теории, содержащиеся в работе Витгенштейна, весьма оригинальны, новы и, вне всяких сомнений, важны. Верны ли они? Этого я не знаю. Как логик, любящий простоту, я должен думать, что нет, но по тому, что я о них читал, я вполне уверен, что у него должна быть возможность проработать их, так как в законченном виде они легко могут составить совершенно новую философию»