Людвиг Витгенштейн - [36]
Менее «буржуазным» и более «большевистским» собеседником Витгенштейна был Пьеро Сраффа (1898–1983), талантливый итальянский экономист, читавший в то время лекции в Королевском колледже. Сраффа был марксист и дружил с Антонио Грамши. Не будучи философом, Сраффа тем не менее, в отличие от многих других, не боялся задавать Витгенштейну прямые вопросы. Более того, Витгенштейн признавался, что при общении со Сраффой он часто ощущал себя деревом, у которого обрубили все ветви. Беседовали они в основном о философии; также Сраффа рассказывал не любившему читать газеты Витгенштейну о текущих событиях. Сраффа, в отличие от Рамсея, как раз интересовался общей картиной и сумел помочь Витгенштейну увидеть ее совершенно по-новому. Известный случай, иллюстрирующий влияние Сраффы на Витгенштейна, произошел, когда они ехали в поезде и обсуждали логику. Витгенштейн отстаивал идею, выраженную им в «Трактате», что все предложения (пропозиции) – это образы и что они должны иметь одну и ту же логическую форму. В ответ на это Сраффа изобразил неаполитанский жест презрения – провел пальцами по подбородку и спросил: «Какова тогда логическая форма вот этого?» Витгенштейн рассказывал, что тот случай развеял заклятие, заставлявшее его так долго считать, что пропозиции должны иметь единообразную сущность[146]. Язык укоренен в нашем быту и не имеет какой-то единственной цели или сущности, – эта догадка стала неотъемлемой частью его поздней философии. В предисловии к «Философским исследованиям» Витгенштейн упомянул и поблагодарил лишь двух человек – Сраффу и Рамсея.
Друг Витгенштейна итальянский левый экономист Пьеро Сраффа
Еще один кембриджский друг Витгенштейна, сыгравший важную роль в его жизни, – Дж. М. Кейнс, – помог ему вновь влиться в университетскую общественную жизнь и опять стать членом кружка «Апостолы», откуда тот с раздражением вышел в 1913 году. Благодаря своему «Трактату» Витгенштейн за это время превратился в легенду, и «Апостолы» были в полном восторге, что он к ним вернулся. Витгенштейн также стал общаться с членами Блумсберийского кружка и, возможно, с Вирджинией Вулф, хотя мы едва ли найдем указания на это в их сочинениях[147]. Из-за своих затворнических наклонностей Витгенштейн чувствовал себя в этих кругах не очень уютно, особенно в присутствии женщин: в таких случаях он предпочитал вообще не говорить о серьезных вещах, а вести пустые разговоры и отпускать плоские шуточки. Однажды он даже ушел со званого обеда из-за того, что там в присутствии женщин говорили о сексе. Он явно чувствовал себя лучше наедине с кем-нибудь, особенно если это был молодой человек, задевший в нем какую-то особую струнку. Хороший пример – студент Гилберт Паттисон, впоследствии ставший аудитором в Лондоне. Паттисон не интересовался ни философией, ни мучительными вопросами этики. Тем не менее он был близким другом Витгенштейна свыше десяти лет, так как оба они любили заниматься ерундой и могли «нести чушь тоннами». Например, они вместе ходили смотреть голливудское кино на Лестер-Сквер, высмеивали рекламу в журналах и магазинах и писали друг другу дурацкие письма, в которых обращались друг к другу «Дорогая моя Кровь», подписывались «Кроваво твой» и вообще употребляли слово «кровавый» до тошноты часто. Вот типичный пример их переписки:
«Дорогой Гилберт. <…> Возможно, тебе интересно будет узнать, что я тут получил легкую травму и сломал ребро. Я подумывал о том, чтобы удалить его и сделать себе из него жену, но мне говорят, что искусство изготовления женщин из ребер навсегда утрачено. – Кроваво твой, Людвиг».
«Дорогая моя Кровь. Я буду на Пикадилли-Сёркус в 17.40 в следующий четверг и договорюсь обо всем с майором Лайонсом на субботу. Довольно бессмысленно экспериментировать с ребрами, кроме разве что пятого (сверху). Ты играл в футбол или просто пьянствовал? Недавно получил от анонимного благожелателя банку микстуры Allenbury’s. Твой и т. д. Гилберт»[148].
Как и до войны, Витгенштейн снова стал регулярно ходить на встречи еще одного кембриджского общества – Этического клуба, среди членов которого он завел себе молодых друзей и учеников. По-прежнему молодо выглядевший философ вскоре начал верховодить на заседаниях клуба – настолько, что некоторые представители старшего поколения, в частности профессор этики Ч. Д. Броуд, перестали их посещать, не желая все время «плясать под его дудку» под «изумленно-дурацкие взгляды его поклонников»[149]. По мнению Монка, Витгенштейн выбирал себе в друзья и последователи преимущественно молодых людей, так как предпочитал общество «детской невинности и первоклассных мозгов» закоснелой профессуре[150]. Он работал, как ему казалось, над революционной концепцией философии и надеялся, что его новые идеи быстрее поймут представители молодого поколения. Витгенштейн подавлял окружающих своей харизмой и оставил неизгладимый след в сознании многих своих учеников. Как отмечал один из них, Десмонд Ли, Витгенштейн в этом смысле был как Сократ: оба они вызывали оцепенение и гипнотический эффект у молодежи[151]. Этот эффект не всегда шел студентам на пользу. Витгенштейн требовал абсолютной лояльности и рассчитывал на терпимость по отношению к своему запальчивому нраву, хотя сам подобной терпимостью по отношению к другим людям ни в малейшей мере не обладал. Как пишет Мэри Мидгли:
