Людвиг Витгенштейн - [34]

«Эта книга написана для тех, кто симпатизирует духу, в котором она написана. Дух этот, как мне представляется, отличается от духа доминирующей европейской и американской цивилизации. Дух этой цивилизации, выражением которого являются промышленность, архитектура, музыка, дух современного фашизма и социализма, глубоко чужд и неприятен автору. <…> Даже если мне и ясно, что исчезновение культуры означает исчезновение не человеческих ценностей, а лишь определенных средств выражения этих ценностей, тем не менее факт остается фактом: я смотрю на течение европейской цивилизации без сочувствия и без понимания ее целей, если таковые вообще существуют. Поэтому я пишу лишь для друзей, разбросанных по разным углам планеты. Мне безразлично, понимает ли и ценит ли мой труд типичный западный ученый, так как в любом случае он не понимает духа, в котором я пишу. Наша цивилизация характеризуется словом “прогресс”. Прогресс – это ее форма, а не свойство прогрессировать. Как правило, она что-то конструирует. Ее деятельность заключается в том, чтобы конструировать все более и более сложную структуру. И даже ясность – лишь средство достижения этой цели, а не самоцель. Для меня, наоборот, ясность, прозрачность – это самоцель; мне неинтересно строить здание, мне интересно четко видеть перед собой фундаменты возможных будущих зданий. Поэтому я нацелен на нечто иное, нежели ученые, и мои мысли движутся иначе, чем у них»[139].

Витгенштейн никогда не верил в прогресс. Ближе к концу жизни он написал:

«Нет никакого абсурда в том, чтобы… считать, что век науки и технологий – начало конца человечества, что идея великого прогресса – заблуждение, как и идея о том, что истина когда-либо будет познана, что нет ничего хорошего или желательного в научном знании и что человечество, взыскующее его, попадает в ловушку. Совершенно не очевидно, что все обстоит не так»[140].

В то время против научной цивилизации помимо Витгенштейна выступали и многие другие мыслители из разных стран Европы, и не только уже упоминавшиеся здесь Вейнингер и Шпенглер, но также Хосе Ортега-и-Гассет, Джованни Джентиле и Мартин Хайдеггер. Самый известный из них – Хайдеггер – писал тогда:

«Россия и Америка, с метафизической точки зрения, суть одно и то же: безысходное неистовство разнузданной техники и построенного на песке благополучия среднего человека. <…> Духовный упадок Земли зашел так далеко, что народам угрожает потеря последней духовной силы, которая одна бы еще могла помочь увидеть этот упадок… Помрачение мира, бегство богов, разрушение Земли, скучивание людей в массы, подозрение и ненависть ко всему творческому»[141].

Недоверие к новшествам и науке – вот принципиальное отличие мировоззрения Витгенштейна от мировоззрения членов Венского кружка. Тем не менее логические позитивисты именно в Витгенштейне видели своего важнейшего философского предшественника. Шлик и его коллеги потратили два года на построчное чтение «Трактата» и в конце концов решились встретиться с самим автором. Попытки пообщаться с Витгенштейном в горных селах, где он тогда жил, успехом не увенчались; познакомились они только в 1927 году, когда Витгенштейн вернулся в Вену. Шлик уговорил его общаться с ними на регулярной основе, причем, учитывая чувствительность Витгенштейна и его неустойчивое душевное состояние, с уверениями, что ему не будут задавать никаких прямых вопросов, более того – вообще не будут говорить о философии. Любопытно, что философы, отстаивавшие научный взгляд на мир, были настолько зачарованы Витгенштейном, что их встречи иногда приобретали вид сеансов, которые гуру проводит для своих последователей. Он мог говорить что угодно и вести себя как угодно, что он и делал. Иногда он говорил о религии, искусстве и этике. Однажды Витгенштейн повернулся спиной к слушателям и стал читать стихи Рабиндраната Тагора, которого вряд ли можно счесть носителем научного мировоззрения! (Витгенштейн был столь высокого мнения о Тагоре, что позднее перевел для себя фрагмент пьесы индийского поэта.) Он будто нарочно преподавал им урок, сильно отличавшийся от позитивистской философии.

Со временем, однако, начались и содержательные дискуссии; некоторые из них были записаны и опубликованы Вайсманом под названием «Витгенштейн и Венский кружок». В основном эти споры касались тем, затронутых в «Трактате», в частности природы языка, логики, математики. Также обсуждали и метафизику, хотя члены Венского кружка ее презирали. Так, Витгенштейн удивил своих слушателей, сказав, что чувствует духовное родство с Шопенгауэром, Кьеркегором и Хайдеггером. Хайдеггер, например, писал в своем «Бытии и времени» (1927): «От-чего ужаса есть бытие-в-мире как таковое. <…> От-чего ужаса не есть внутримирное сущее. <…> От-чего ужаса есть мир как таковой»[142]. Подобные предложения, согласно «Логико-философскому трактату», являются чистой бессмыслицей, и Рудольф Карнап, преданно реализуя программу логического анализа, в одной из своих статей, вышедших в 1931 году, лихо высмеял Хайдеггера за такую философскую прозу. Но Витгенштейн не высмеивал Хайдеггера, ибо то, что пытался сказать последний, сказать было нельзя, однако именно это, вопреки представлениям Карнапа, и было самое важное.