Людвиг Витгенштейн - [31]

«В любом великом искусстве есть ДИКОЕ животное: укрощенное. Но, например, не у Мендельсона. Бассо-остинато любого великого искусства – примитивные человеческие порывы. И это не мелодия (как у Вагнера, например), а то, что придает мелодии глубину и мощь. В этом смысле Мендельсона можно назвать художником “репродукций”. В том же смысле мой дом для Гретль есть продукт сугубо чувствительного уха, хороших манер, выражение глубокого понимания (культуры, например). Но первичной жизни, дикой жизни, стремящейся вырваться наружу, не хватает. Так что можно сказать, что не хватает здоровья (Кьеркегор). (Тепличное растение.)»[121]

Некоторые авторы утверждали, что здание является воплощением некоторых положений «Логико-философского трактата», в частности различения показывания и говорения. Ибо, как можно прочитать в современном путеводителе, строя этот дом, Витгенштейн «провел также четкую демаркационную линию между тем, что можно и чего нельзя выразить словами, а именно лишил синтаксис классической архитектуры любой риторики и вернул ее в точку отсчета, с которой можно взглянуть на результат sub specie aeternitatis»[122].

Дом на улице Кундманнгассе в Вене, спроектированный Витгенштейном для своей сестры Маргарете

В преувеличении влияния идей Витгенштейна на проект этого дома кроется, однако, некоторая опасность. Во-первых, проводится слишком много параллелей с его философией. Сам Витгенштейн никогда подобных параллелей не устанавливал. Формальные эстетические совпадения его философских сочинений с архитектурным проектом имеют общий источник, а именно эстетические пристрастия автора, но не более того. Неверно объяснять введенное в «Трактате» различение говорения и показывания с точки зрения «лишения синтаксиса любых следов риторики». Хотя стиль «Трактата» действительно можно рассматривать как лишенный риторики, теория синтаксиса не имеет ничего общего с риторикой. Это сложное философское учение, которое – верно оно или нет – может выражаться иными путями. Во-вторых, не следует недооценивать культурные образцы, на которые ориентировался Витгенштейн. Возникшее позднее неодобрительное отношение к Лоосу не отменяет воздействия, оказанного последним. На заднем плане маячит также влияние Вейнингера и Крауса. В-третьих, нельзя игнорировать и участие Энгельмана, ведь первоначальный план постройки сделал именно он. Хотя Энгельман позднее писал, что главным архитектором проекта он считал Витгенштейна, но такое излишне скромное утверждение, скорее всего, лишь отражало его глубочайшее восхищение Витгенштейном. Наконец, было еще мнение Маргарете, имевшее большой вес и, учитывая ее латентный традиционализм, уравновешивавшее суровость Людвига. Традиционализм сестры проявился и в ее желании повторить в новом особняке расположение помещений семейного «Пале-Витгенштейн», включая вестибюль и разнообразную буржуазную обстановку: ковры, портьеры, стулья в стиле рококо, скульптуры, китайские вазы и растения[123]. Тот факт, что, несмотря на Stilbruch[124], никаких разногласий между сестрой и братом не возникло, говорит сам за себя. За два года до смерти Витгенштейн писал сестре: «Я вчера вспоминал… дом на Кундманнгассе, как ты его прекрасно обставила и как там было уютно. В этом мы понимаем друг друга»[125].

После Второй мировой войны дом Маргарете подвергся частичному опустошению, в частности из-за того, что в 1945 году в нем устроили казарму для советских солдат. В семидесятых его в последний момент спасли от сноса и объявили национальным памятником. В 1975 году здание было приобретено коммунистическим правительством Болгарии, которое открыло в нем культурный центр. Сегодня оно открыто для посещения, хотя от первоначальных интерьеров мало что сохранилось. Забавно, что бывший дом Маргарете Витгенштейн находится неподалеку от более знаменитого биоморфно-цветастого дома Хундертвассера, – вряд ли найдется бо́льшая противоположность архитектуре Витгенштейна. Хундертвассер отрицал саму идею прямой линии, он называл ее «орудием дьявола». Интересно, чем могла бы обернуться личная встреча Витгенштейна и Хундертвассера, если бы она состоялась.

Вскоре после завершения строительства дома дружеские отношения Витгенштейна и Энгельмана начали портиться. О причинах можно лишь догадываться, однако есть одно правдоподобное объяснение. В 1928 году Витгенштейна познакомили с молодой и богатой швейцаркой Маргерит Респингер – студенткой, изучавшей искусство. Она жутко невзлюбила Энгельмана. Респингер была другом семьи Витгенштейнов, и Людвиг года три ухаживал за ней; это его единственная гетеросексуальная связь, о которой нам известно. Отношения у них складывались своеобразные, учитывая грандиозные различия между ними. Маргерит была почти в два раза моложе Людвига и не интересовалась ни философией, ни какой-либо духовностью; ее привлекали главным образом развлечения. Единственное, что их связывало, это искусство. Тем не менее сестра Людвига Маргарете, видевшая в безразличии Маргерит к интеллектуальным проблемам столь необходимую измученной душе ее брата возможность отвлечься, поспособствовала тому, чтобы они начали встречаться. Маргерит и Людвиг виделись почти каждый день: ходили в кино и посещали венские кафе. Витгенштейн, вдохновившись ею, даже вылепил ее бюст в мастерской своего друга Михаэля Дробиля, к творчеству которого проявлял критический интерес. Вообще некоторые считают Витгенштейна гомосексуалом, но, как показывают его отношения с Маргерит, это не так. Они не только целовались; судя по дневникам Витгенштейна за тот период, он был явно влюблен в Маргерит и очень серьезно относился к отношениям с ней – возможно, даже серьезнее, чем она.