Людвиг Витгенштейн - [21]

. По этим фразам видно, что Людвиг действительно был безответно влюблен в Дэвида и сам это вполне сознавал, записывая в дневнике: «Интересно, думает ли он обо мне хотя бы в половину той силы, с которой думаю о нем я».

Последний, но не менее важный фактор: в 1918-м Витгенштейн закончил «Логико-философский трактат». Посвятил он его Дэвиду Пинсенту.

Глава 4. Логика и мистика: «Трак тат»

«Логико-философский трактат» – итог шести лет напряженной работы, единственная философская книга Витгенштейна, опубликованная при его жизни. Сам он назвал ее Logisch-philosophische Abhandlung, и лишь позднее по предложению Мура английский перевод книги получил латинское название Tractatus Logico-Philosophicus, под которым она и известна сегодня. Как именно была составлена книга, доподлинно неизвестно. Как уже говорилось, с 1914 по 1918 год Витгенштейн исписал несколько тетрадей и потом объединил эти записи в одну рукопись. Последняя рукопись (MS 104) – самая важная, поскольку именно она во многом послужила прообразом собственно книги, за исключением порядка изложения пропозиций и предисловия. Эта рукопись была опубликована в 1971 году и известна сегодня под названием Prototractatus («Прототрактат»). Сам «Трактат» – уникальная в истории философии книга, уже хотя бы по стилю изложения. Она короткая – примерно 90 страниц в английском переводе – и состоит из следующих семи основных положений[83]:

1. Мир – это все, чему случается быть.

2. То, чему случается быть, факт, это то, что существуют определенные положения вещей.

3. Логической картиной фактов является мысль.

4. Мысль – это пропозиция, обладающая смыслом.

5. Пропозиция – это истинностная функция элементарных пропозиций. (Элементарная пропозиция является истинностной функцией самой себя.)

6. Общая форма истинностной функции такова:

[p—, ξ—, N (ξ—)]. Это и есть общая форма пропозиции.

7. О чем нельзя говорить, о том до́лжно молчать.

Каждая из этих пропозиций, за исключением последней, далее разъясняется другими пронумерованными абзацами и так далее. Например, пропозиция 1 разъясняется в пункте 1.1 («Мир – совокупность фактов, но не вещей»), который далее разъясняется еще в двух подпунктах: 1.1.1 и 1.1.2. Все это придает книге вид четко структурированного исследования, почти что математического доказательства, да и вообще пронумерованные пропозиции действительно немного напоминают доказательства в Principia Mathematica. Видимо, единственная книга в истории европейской философии, которая превосходит «Трактат» по стремлению к математической красоте и простоте, это «Этика» Спинозы (1677) с ее определениями, аксиомами и леммами, как будто это действительно математическое доказательство. Но «Трактат» все-таки гораздо сложнее для понимания, не в последнюю очередь из-за того, что в нем очень много технической терминологии и формул современной математической логики, непроницаемой без знакомства с логикой Фреге и Рассела. Кроме того, Витгенштейн, в отличие от Спинозы, не дает определений многим из своих ключевых понятий и не указывает, как он пришел к своим пропозициям. Читателям остается разбираться самим, что эти пропозиции означают и в чем состоят приведшие к ним аргументы. Если бы не сохранились тетради Витгенштейна, разобраться нам было бы, пожалуй, очень непросто.

Понимание книги усложняется еще и тем, что, составляя ее, Витгенштейн следовал определенному эстетическому идеалу. Безусловно, неправильно считать, как предположили некоторые комментаторы, что «Трактат» следует рассматривать как произведение искусства, как «поэму»[84]. Неверно также полагать, как указывает Терри Иглтон, что «истинные ориентиры» «Трактата» – это Джойс, Шёнберг и Пикассо, а не Фреге и Рассел[85]. Истинные ориентиры книги – именно Фреге и Рассел и их изыскания в отношении сущности логики. В книге изложена сложная философская система, основанная главным образом на подразумеваемых аргументах. Однако верно и то, что книга отличается ярко выраженной художественностью. Витгенштейн всегда любил писать фрагментами и афоризмами, отчасти под влиянием Шопенгауэра и Лихтенберга, и этим объясняется фрагментарный характер многих его сочинений. К тому же его привлекал лоосовский и вейнингеровский идеал чистоты и минимализма – идеал, согласно которому, как мы уже говорили, любое украшательство обличалось как «преступление». В предисловии Витгенштейн пишет: «Если данная работа имеет какую-то ценность, то эта ценность заключается в… [том факте], что в ней проявлены мысли, и эта ценность тем больше, чем лучше эти мысли проявлены. Тем более они попадают не в бровь, а в глаз». Витгенштейн подчинял свою философскую прозу перфекционистскому идеалу нахождения самого точного выражения, «освобождающего слова»[86], которое бы «поставило вагон точно на рельсы»[87]. Он смотрел на свои сочинения глазами поэта: ни одно слово или предложение не должны быть лишними или случайными. «Мне кажется, я четко выразил свое отношение к философии такой фразой: философию действительно следует излагать только как поэтическое произведение»[88]. Он написал это в 1933 году, но такое отношение к созданию философских текстов было характерно для него в течение всей жизни. В «Трактате» оно нашло свое предельное выражение: Витгенштейн стремился устранить в нем любую избыточность, стараясь сделать свою прозу сжатой до абсолютного минимума. Поэтому многие пропозиции «Трактата» приобрели вид исчерпывающих постулатов оракула. Как он самокритично признавался потом, «каждое предложение в “Трактате” следует рассматривать как заголовок главы, требующей дальнейшего изложения»