Людвиг Витгенштейн - [20]
За такое поведение на фронте в октябре 1916 года Витгенштейна направили в офицерскую школу в моравском Ольмюце. Здесь он познакомился с Паулем Энгельманом, молодым евреем-архитектором, учеником Лооса и другом Крауса, который разделял бо́льшую часть художественных взглядов Витгенштейна и иногда публиковался в Die Fackel. Они быстро подружились. Это была замечательная дружба, она длилась больше десяти лет и привела к тому, что Витгенштейн и Энгельман вместе работали над строительством знаменитого особняка Маргарете Витгенштейн в конце 1920-х годов.
В Ольмюце Витгенштейн вошел в литературный кружок Энгельмана, который в основном состоял из образованных молодых евреев: интеллектуалов, художников и т. д. Витгенштейн сразу оказался в самом центре этого кружка, по сути став в нем звездой. Ведь он происходил из знаменитой венской семьи, обладал утонченным чувством культуры, изучал философию и логику у Рассела в Кембридже, разрабатывал собственную философскую систему и, наконец, что не менее важно, только что вернулся с Восточного фронта, где находился лицом к лицу со смертью. Участники кружка ставили «Сон в летнюю ночь» и мольеровского «Мнимого больного», читали классических немецких поэтов – Гёте и Шиллера (однажды по этому случаю Витгенштейн воспел любовь Шиллера к свободе), исполняли салонную музыку, в частности Шуберта и Брамса, вели разговоры об этике, эстетике и авторах, близких Витгенштейну: Шопенгауэре, Толстом, Достоевском и Вейнингере, все вместе читали Новый Завет. Витгенштейн даже заставил их прочитать некоторые вещи Фреге и объяснил Энгельману фрегевскую философскую систему. В сравнении с нравственной и экзистенциальной трясиной фронта эти встречи были чистым наслаждением. Однако в Ольмюце Витгенштейн нашел не только отдушину для своей израненной души. Знакомство с группой избранных интеллектуалов также способствовало усилению его интереса к вопросам эстетики, размышления о которых всплыли потом в «Трактате». Именно здесь ему наконец удалось установить связь между логикой, этикой и эстетикой и подтвердить идею Вейнингера, что эти три сферы – на самом деле одна и та же идея, уходящая корнями в древность[76]. Он записал в дневнике: «Произведение искусства – это объект, рассматриваемый sub specie aeternitatis, а благая жизнь – мир, рассматриваемый sub specie aeternitatis. Это и есть связь между искусством и этикой»[77].
Знакомство с членами ольмюцкого кружка можно расценить как примечательное еще в одной ретроспективной связи: это было единственное соприкосновение Витгенштейна с еврейской средой, хотя еврейство этих молодых людей и не было столь уж содержательным. Его связывала с ними скорее общая «потребность в самодельной религии»[78]. По мнению Макгиннеса, Витгенштейн искал замену своему традиционному христианскому воспитанию, а интеллектуалы из Ольмюца – альтернативу еврейству, потерявшему для них свой традиционный смысл[79].
В январе 1917-го Витгенштейн вернулся на Восточный фронт уже офицером. Перед этим он пожертвовал австрийскому правительству один миллион крон на разработку двенадцатидюймовой гаубицы. Вскоре он снова участвовал в тяжелых боях во время июньского наступления русской армии, после чего был награжден еще одной медалью за храбрость и представлен к очередному званию. В феврале 1918 года его произвели в лейтенанты, а в марте перевели на Итальянский фронт. В ходе июньского наступления австрийских войск он проявил исключительное мужество и спас жизнь нескольким сослуживцам, за что был представлен к золотой медали «За храбрость», но в итоге получил награду более низшей степени. В характеристике Витгенштейна читаем: «Его исключительно отважное поведение, спокойствие, хладнокровие и героизм завоевали всеобщее восхищение в войсках. Своим поведением он подал замечательный пример преданного и храброго выполнения воинского долга»[80].
Год 1918-й оказался для Витгенштейна важным в нескольких отношениях. Во-первых, закончилась война, а для него даже на неделю раньше установления окончательного перемирия, так как недалеко от Тренто его взяли в плен итальянцы. Во-вторых, в этом году он потерял своего близкого друга Дэвида Пинсента. Дэвид не был призван в действующую армию, но учился на летчика-испытателя. В мае 1918 года во время пробного полета Пинсент разбился. Это была страшная потеря для Витгенштейна, и, возможно, именно ею можно объяснить желание покончить с собой, возникшее у него во время отпуска в Австрии. По некоторым сведениям, жизнь ему спас его дядя Пауль. Живописец и меценат, Пауль Витгенштейн служил управляющим и очень благоволил к племяннику Людвигу, с которым случайно столкнулся на зальцбургском вокзале, когда последний хотел совершить суицид[81]. Пинсент и Витгенштейн переписывались во время войны (через Швейцарию), и письма Дэвида служили для Людвига большим утешением. Получив в 1914 году первое письмо от Пинсента, Витгенштейн от радости даже расцеловал конверт. Он очень хотел снова увидеться со своим другом, называл его «мой дорогой Дейви» и писал в дневнике: «Чудесное письмо от Дэвида… Ответил Дэвиду. Очень чувственно»
