Людвиг Витгенштейн - [12]

Их отношения отравлял также тот факт, что юный философ стал все более критически относиться к идеям Рассела и начал разрабатывать собственную, крайне своеобразную интерпретацию логики. Витгенштейн при разговорах с Расселом вел себя настолько пренебрежительно и высокомерно, что в один прекрасный момент тот просто перестал обсуждать с ним свои работы. Когда он все-таки показал Витгенштейну рукопись по теории знания, над которой работал, реакция последовала беспощадная:

«Он сказал, что это все не то, несмотря ни на какие трудности, что он оценил все с моей точки зрения и понял, что это работать не будет. Я не мог понять, почему он возражает… но интуитивно чувствую, что он, видимо, все-таки прав и что он увидел что-то, чего не вижу я. <…> Мне кажется, что там действительно все не то и что Витгенштейн подумает, что я бессовестный прохвост, если я буду продолжать»[43].

По прошествии времени Рассел стал считать тот критический разнос «важнейшим» событием в своей жизни, поскольку благодаря ему осознал, что больше не сможет заниматься какой-либо фундаментальной философской работой. «Мой порыв разбился вдребезги, как волна о волнолом. Я был полон отчаяния»[44]. Рассел прекратил работу над рукописью, и опубликована она была только после его смерти.

Второй год пребывания Витгенштейна в Кембридже ознаменовался достижениями в его собственной философской деятельности. Рождественские каникулы 1912/13 года, которые он провел в семейном поместье в Хохрайте – подальше от научной среды, – оказались плодотворными, и, вернувшись, он рассказал о своих успехах Расселу. В марте 1913-го состоялась первая публикация Витгенштейна – короткая рецензия на учебник логики П. Коффи для журнала Cambridge Review. Резко критический отзыв – единственный в своем роде среди написанных Витгенштейном – отдавал самонадеянностью:

«Нет другой такой науки, где автор может столь же безнаказанно пренебрегать результатами честных исследований, как философия и логика. Этому обстоятельству мы и обязаны публикацией такой книги, как “Наука логики” г-на Коффи: она заслуживает рассмотрения только как типичный пример трудов многих сегодняшних логиков. <…> Автор не обратил ни малейшего внимания на замечательные работы современных математиков-логиков – работы, способствовавшие таким успехам логики, которые можно сравнить лишь со сдвигами, выделившими астрономию из астрологии, а химию – из алхимии. <…> Худшая черта таких книг в том, что они отбивают у здравомыслящих людей всякую охоту изучать логику»[45].

Интересно, что в этой рецензии Витгенштейн отнес себя к лагерю современных логиков, то есть к лагерю Рассела и Фреге, хотя в то же самое время занимался тщательной ревизией их интерпретаций логики. Несмотря на растущее критическое отношение к этим мыслителям, его почтение к ним оставалось неколебимым. Заметить это можно и по тому факту, что в том же году он вместе с Филипом Журденом частично перевел «Основные законы арифметики» (перевод вышел в журнале The Monist за подписью Журдена).

Летние каникулы, которые Витгенштейн частью провел опять в Хохрайте, а частью – с Пинсентом в Норвегии, оказались очень продуктивны. Сам факт, что они отправились именно в Норвегию, куда Витгенштейн потом будет ездить многократно, очень красноречив[46]. Изначально друзья планировали поездку в Испанию, но благодаря успехам в философской работе, которых Витгенштейн добился в Хохрайте, он передумал. Теперь ему хотелось провести отпуск в тишине, чтобы иметь возможность работать, а не ездить по достопримечательностям, где его бы «окружали толпы американских туристов, которых он терпеть не мог» (как рассказывал Пинсент). Норвежская поездка оказалась приятнее исландской. Витгенштейн вел себя более дружелюбно, хотя «малоприятные приступы» все равно случались. Путешествовали они с комфортом, в основном первым классом, и в итоге на берегу одного из фьордов рядом с Бергеном нашли тихую деревушку Ойстезе, где пробыли три недели. Друзья играли в домино, ходили в походы и при этом много работали. Витгенштейн пытался разрешить несколько сложных проблем из сферы оснований логики, и это, очевидно, требовало всего его внимания. Как писал потом Пинсент, Витгенштейн что-то бормотал «себе под нос на смеси немецкого и английского» и «все время вышагивал по комнате взад-вперед»[47].

Успехи, которых Витгенштейн добился во время норвежского отпуска, дали ему уверенность в том, что он занимается чем-то содержательным. Ему стало казаться, что его идеи оригинальны и достаточно значимы и важны для других. Одновременно они же послужили поводом для мучительных опасений, что его ценные идеи пропадут. В письмах Расселу он писал:

«Я очень часто теперь испытываю неописуемое чувство, будто весь мой труд так или иначе полностью пропадет. Но я по-прежнему надеюсь, что этого не будет. Что бы ни случилось, не забывайте меня!» (5 сентября 1913 года).

«У меня были самые разные идеи, которые представляются мне фундаментальными. Теперь во мне каждый день нарастает чувство, что я умру раньше, чем смогу их опубликовать, и мое самое большое желание поэтому заключалось бы в том, чтобы сообщить Вам все, что я на данный момент сделал, как можно скорее» (20 сентября 1913 года)