Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [131]

Одним из главных среди этих идейных путей была трактовка термина демократии. «Левизна» XIX века ограничивала ее, эту трактовку комплексом в составе: борьбы с монархией, четырехчленной формулы, партийно-парламентской борьбы и самоопределения наций.

Финал Первой мировой войны полностью осуществил этот комплекс: три мощнейших монархии пали, на их развалинах самоопределились нации, четыреххвостка¹ стала обязательной для всех правительств, партии получили полную свободу борьбы за свои программы. На 19-ом году XX века версальские мудрецы полностью осуществили в Европе политический идеал XIX века.

За время перерыва между войнами осуществление этого «левого» комплекса дало такой результат: самоопределившиеся нации вступили меж собой в новые, не разрешимые мирным путем противоречия, борьба партий стала для этих партий самоцелью, что привело к образованию тоталитарных диктатур, которые и приступили к разрешению национальных и прочих противоречий путем второй мировой войны.

Не вытекал ли логически захват Гитлером Австрии и Судет из самоопределения германской нации, т. е. узко национального эгоизма?

Катастрофа Второй мировой войны и страх перед Третьей поставили во весь рост концепцию, высказанную А. Кестлером:

– Совпадают ли в наши дни понятия «левизны» и прогресса? Не нуждается ли их взаимоотношение в коренной и всесторонней ревизии?

Сам процесс жизни мира в его пока свободной части уже приступил к этой ревизии:

– От утверждения самоопределения наций свободный мир идет к ограничению их суверенитета, к созданию наднациональных океанских и материковых союзов, к организации надгосударственных энергетических центров (план Шумана), к надпартийному и внепартийному европейскому парламенту…

Свобода борьбы партий за власть вызвала потребность ее ограничения, выразившуюся пока в признании антигосударственными явно тоталитарных партий, в том числе и коммунистической – «левейшей». Неизбежность и общественная необходимость этого акта ясна, но столь же ясно и его противоречие с лозунгом свободы союзов – одним из китов политического прогресса XIX века.

Таким образом, концепции понятий о свободе личности и коллектива поставлены границы. Это выражено так же в контроле государства над инициативой в промышленности, торговле, денежном обращении, передвижении и даже… в контроле над мышлением… Отбросив фиговые листки, мы должны признать, что вызванные явной необходимостью, вполне обоснованные, разумные и целесообразные репрессии и ограничения прав лиц, мыслящих явно тоталитарно, являются все же

Система, основанная на прямом, равном, тайном и общем голосовании.

действием, противоречащим принципам демократии в ее формах прошлого века.

Но, если отдельные главные элементы, составлявшие ее комплекс, подверглись уже под давлением времени переоценке, то не подлежит ли ей и весь комплекс в целом? На том же Берлинском конгрессе делегат Германии, профессор Коган сказал:

– Надо признать, что осуществления массовых форм демократии мы не достигли.

Иначе говоря, двигаясь в «левом» направлении, к цели, поставленной XIX веком, не пришли, ибо иной, кроме как массовой демократии (народоправия) быть не может. Остается лишь договорить то, что деликатный проф. Коган сказать постеснялся:

– Шествуя «влево», мир пришел к крайнему «правому» – к полной реакции в СССР и подчиненных ему странах, к реакционным устремлениям умеренно «левых» в других государствах, которые ясны из противодействия английских, германских, шведских и других социалистов всем попыткам обновления организма Европы: плана Шумана, созданию Европейского парламента, реорганизации валютно-финансовой системы и т. д.

«Левое» стало «правым». «Вертячка» завершила свой круг. Но «левые» Европы и нашего русского Зарубежья еще не могут сойти с рельс прошлого века, переключить стрелку своей политической мысли в духе времени.

Что ждет их дальше в «левом» направлении? «Достижения» СССР? Без отказа от объединения прогресса с «левизной» эти «достижения» неизбежны.

[Алексей Алымов]

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 28 октября 1950 г.,

№ 56, с. 6.

Байронизм в политике

Пожившим в СССР и глотнувшим там хорошую дозу победившего социализма приходят в голову странные мысли. Например, сколь крепко вздули бы Донкихота кастильские мужики, если бы этому благородному и подлинно безупречному рыцарю удалось бы на самом деле разрушить ветряные мельницы? Вероятно, здорово бы его побили. Ведь весь район остался бы без муки.

Англосаксам подобные гипотезы в голову не приходят. Они не растирали подобранных на социалистическом поле колосьев между булыжниками, как русские колхозники. Не получали они и по десять лет каторги за такие сборы. Не производили и экспериментов с размолом ржи на кофейных мельничках, подобно российским интеллигентам. Поэтому их мышление прямолинейно, устойчиво и традиционно.

Так, например, среди подлинно благородных и рыцарственных англосаксов стойко держится традиция освобождения и притом не каких-либо неполноценных народов, зулусов или гвинейцев, но высокоодаренных, угнетенных тиранами. Эта традиция имеет глубокие корни, но мы проследим ее лишь от рыцарственного романтика лорда Байрона.