Люди среди людей - [24]

Центры формообразования - только бы добраться до них! - должны стать подлинной сокровищницей для селекционеров. Не поддающиеся болезням, сверхзасухоустойчивые пшеницы, урожайные и сверхурожайные ячмени, льны с крупным масличным семенем и прочным длинным волокном - все это должно где-то быть. Ведь по закону гомологических рядов в отдельных формах присутствуют и засухоустойчивость, и высокая маслич-ность, и урожайность. Почему бы не предположить, что экспедиции в центры формообразования пополнят пока еще пустующие «клетки» вавиловской таблицы «растительных элементов» ценнейшими разновидностями злаков, технических, овощных, плодовых, ягодных растений? Нужно только двинуть экспедиции по верному пути!

Но где они, те обетованные страны? Центры формообразования культурных растений, говорит ученый, лежат не на больших дорогах международной агрикультуры. Их надо искать в глуши, в сохранившихся кое-где районах примитивного сельского хозяйства. И, конечно, в горах, там, где человек с древнейших пор занимается землепашеством. В горах? Но ведь это снова противоречит взглядам Декандоля! И не только Декандо-ля. Мировая историческая наука давно уже, как непреложную истину, приняла убеждение в том, что земледельческая культура зародилась на берегах великих рек. Историки приводят в пример долины Хуанхэ и Янцзы, Инда и Ганга, Нила, Тигра и Евфрата, где найдены якобы самые древние поселки земледельцев. На этом же настаивает и наш соотечественник, старший брат великого патолога Ильи Ильича Мечникова, географ Лев Мечников в своей знаменитой книге «Цивилизация и великие исторические реки». Лев Ильич ссылается, как и Декандоль, на огромный археологический и исторический материал.

Но Вавилов упорно стоит на своем. «Детально изучив очаги формообразования культурных растений, - утверждает он, - ботаник приобретает право оспаривать выводы историков и археологов». Долины рек - не колыбель цивилизации. Человечество спустилось в низины лишь в пору, если так можно выразиться, своего отрочества. Гроздья винограда, выбитые на камнях египетских пирамид, китайские сельскохозяйственные обряды пятитысячелетней давности? Но земледелие зародилось несравненно раньше, тогда, когда не было и намека на пирамиды и письменность, когда наши предки еще не знали членораздельной речи. Это произошло в горах, там, где разнообразие природных условий - от пустыни до оазиса, от каменистых осыпей до богатых перегноем альпийских лугов - породило изобилие растительных форм. Где бегущие с ледников ручьи позволили древнему человеку самым примитивным образом устраивать самотечный полив своих первых маленьких плантаций. Эти районы, по мнению Николая Вавилова, широкой полосой простираются от горных систем Юго-Восточной Азии (Китай), через Гималаи и на их отроги (Индия), они продолжаются в гористых плато Северо-Восточной Африки, тянутся через Кавказ, Балканы, Апеннины и Пиренеи, и на другом берегу Атлантического океана продолжаются по Кордильерам от Мексики до Чили. В общем-то, это совсем не много - что-нибудь около двадцати процентов суши. Но в горном поясе, где с давних времен лепится человек-земледелец, и поныне живет более половины населения земного шара. Многозначительная цифра!

Так в разгар революции и гражданской войны совершился этот мало кем замеченный научный переворот. Провинциальный русский профессор, сидя в своей саратовской глуши, одним махом преобразил основы ботанической классификации, показал агрономам и селекционерам мира, что их профессиональные интересы простираются чуть ли не на весь земной шар, и, кстати, ткнул указкой в те районы планеты, где, если хорошенько поискать, можно найти сокровища, значительно более ценные, чем содержимое всех банков мира. Впрочем, как это не раз уже отмечали, для того чтобы пророк был услышан современниками, ему необходимо вовремя родиться. В 1920 году ученый пророк имел мало шансов на то, что голос его услышит кто-нибудь, кроме специалистов. Да и в последующие три-четыре года у страны не было средств на то, чтобы отправить ученого в дальние зарубежные экспедиции. Вместо Африки весной 1921 года Николаю Ивановичу предложили отправиться в Петроград восстанавливать Бюро по прикладной ботанике, то самое, где в 1912 году он проходил практику у профессора Регеля.

Страивая судьба была у этого учреждения! Великая земледельческая держава Россия, производившая перед революцией пятую часть всего хлеба на земном шаре, страна, чей экспорт на шестьдесят процентов состоял из зерна, долгое время вообще не имела научного центра для исследования нужд своего зернового хозяйства. В 1894 году в недрах министерства земледелия зародилось наконец Бюро, призванное вводить в культуру новые сорта и изучать старые. Однако министерские чины, составлявшие пространное «Положение» Бюро по прикладной ботанике, забыли обеспечить его средствами, помещением и должностями. Почти три десятка лет Бюро влачило жалкое существование, занимая тесные каморки то близ холерного кладбища, то в неприспособленном жилом доме на Выборгской стороне. Последний из руководителей этого учреждения, добросовестный и работящий ботаник Роберт Эдуардович Регель, несколько поднял авторитет Бюро. Он собрал и изучил почти три тысячи образцов ячменя, предпринял кое-какие исследования русских пшениц и полевых сорняков, но наступившая после войны разруха свела на нет все его усилия. Сам Регель умер, заразившись тифом, наиболее видные сотрудники, спасаясь от голода, покинули Петроград. Нужно было иметь немалое мужество, чтобы в пачале 1921 года принять в наследство те развалины, что остались от Бюро. Вавилов принял. Зачем?