Люди среди людей - [26]

В 1922 - 1923 годах письма его к друзьям похожи на воинственные и победоносные реляции: «Кончили ремонт в городе, отстроили Северную Новгородскую станцию… В Царском Селе ведем не на жизнь, а на смерть борьбу за создание генетической станции. Трудно, но, пожалуй, справимся».

«Оккупировали первый этаж, присоединили отдел плодоводства и огородничества, открыли химическую лабораторию. В Царском большие перемены. Мы перешли в усадьбу Бориса Владимировича (загородный дворец родственника царя. - М. П.), которую завоевали в июне месяце. К ней присоединен участок в 15 десятин…» Завоевали, присоединили, оккупировали… Это не фигуральные выражения. Это сама жизнь в ее неприкрытой, откровенной борьбе, борьбе, из которой Николай Иванович постоянно выходит победителем.

Он неутомим. Дела строительные и административные перемежаются с лекциями. Одновременно, «между прочим», пишутся статьи и книги, создается научная библиотека.

В разгар строительных и организационных забот профессор получил приглашение в Соединенные Штаты Америки на конгресс по болезням хлебов. Это был один из первых случаев, когда советский ученый выезжал за рубеж, поэтому Вавилову надавали множество дипломатических и хозяйственных поручений: закупить необходимое оборудование для сельскохозяйственных лабораторий страны, начать переговоры с американскими филантропическими обществами, которые делают попытки помочь пострадавшей от неурожая России, вступить в контакты с американской научной общественностью…

Хотя Соединенные Штаты была совсем не та страна, куда Николая Ивановича влекла его теория центров, поехал он в Америку с удовольствием.

Лаборатории Европы после мировой войны обнищали и обезлюдели. Во Франции профессора агрономии сами подметали полы своих лабораторий. Бедность сельскохозяйственной науки дошла до того, что возникла идея организовать в Париже матч знаменитых боксеров, чтобы сбор пошел в пользу истощенной кассы Агрономического института. В Кембридже, в этом прославленном центре британской науки, у Вавилова, когда он возвращался из США, спрашивали: «Нет ли в России научных работников, которые могли бы приехать пополнить нашу убыль ученых?» В Америке другое дело. В департаменте земледелия в Вашингтоне - двадцать две тысячи исследователей. Именно исследователей, а не чиновников. В Отделе растительной индустрии департамента Вавилов долго бродил среди теплиц, оранжерей, лабораторий, с огромным трудом разыскав, наконец комнату с табличкой «Канцелярия». Этот отдел американского министерства сельского хозяйства привлекал его как никакой другой. Тысяча восемьсот специалистов отдела вот уже двадцать лет делали то, о чем Николай Иванович пока только мог мечтать: путешествовали по свету и охотились за лучшими сельскохозяйственными растениями. Почта ежедневно доставляла сюда пакеты с семенами из Африки, ящики фруктовых черенков из Бразилии, корзины с образцами золотых плодов, собранных на Антильских островах. Приезжий из России с жадным интересом разглядывал карту мира, рассеченную маршрутами уже состоявшихся и планируемых экспедиций. Американские искатели растительных богатств - Фейрчайльд, Карльтон, Хансен, Мейер, Харланд - объехали Южную Америку, побывали в Африке, в Китае и Японии. А наиболее неуемный из них, Мейер, добрался до Якутска. Рядом с полюсом холода он стремился добыть для своей заокеанской родины особо морозостойкие сорта овощей и злаков. Эти Амундсены и Ливингстоны ботанического мира не всегда, однако, предпочитали глухие и заброшенные края. Тот же Мейер первым среди западных ученых разыскал в дореволюционном Козлове питомник русского самоучки-оригинатора Мичурина. А охотник за пшеницами Марк Карльтон вывез с Украины и со среднерусской равнины несколько ценнейших сортов зерновых, полученных народной селекцией.

Короче, в Вашингтоне работала отличная система интродукции - настоящий цех для перекачивания на американскую почву мировых ботанических ресурсов. Тут все было поставлено с промышленным размахом. Недаром отдел именовался Отделом растительной индустрии.

Что должен чувствовать ученый, листая страницы ста (!) бюллетеней, из которых американские фермеры ежегодно могут узнать, какие новые чудеса добыты для них ботаниками в растительном мировом океане? Зависть? Горечь бедняка, оглядывающего чужие богатые хоромы? И да и нет. Засуха, охватившая Поволжье, в одно лето превратила в хлам все сортовое разнообразие огромного сельскохозяйственного района. Никто в мире так остро не нуждался в новых сортах, как РСФСР в конце 1921 года. Эту бы американскую «индустрию» да в Петроград… Но профессор из России имел право и на другое чувство.

Отдел в Вашингтоне работал, конечно, прекрасно. Его посланцы, обильно снабженные долларами, имели возможность нанимать армии носильщиков, снаряжать караваны автомобилей и даже отправляться на поиски в специально оборудованных яхтах. И тем не менее деятельность этого мощного «цеха» вызывала у Вавилова улыбку дружелюбного и чуть иронического сочувствия. Американцы прокладывали свои маршруты наугад, не имея ни малейшего представления о том, что их ждет на месте. То были путешествия без идеи, экспедиции без четкой программы. В какой-то степени доллары заменяли знакомство с ботанической географией и учение о центрах происхождения растительных видов. Но лишь в очень малой степени. Между тем профессор Вавилов, чьи залатанные ботинки казались символом жестокой бедности русской науки, располагал драгоценной теорией целенаправленных поисков культурных растений, золотым ключом к мировым растительным богатствам. Имей американцы этот компас, они сэкономили бы не один год поисков и не один миллион долларов.