Люди и бультерьеры - [4]

Но пока он был только Крисом. Маленьким Крисом.

Для него не нашлось ничего более удобного, чем красный полиэтиленовый тазик: в глубоком гнезде из мягкой тряпки он чувствовал себя вполне уютно, но все же, наверное, ему не хватало теплого материнского бока. В отличие от большинства щенков, Крис совсем не скулил. Он только сжимался в тугой комок, стараясь спрятать между лапок слепоглазую розовую мордочку. Чтобы он не замерзал, мы положили тазик под настольную лампу, которая горела и днем и ночью.

Крис рос как тесто, замешанное на свежих дрожжах.

Через несколько дней у него открылись глазки. Мягкий розоватый носик темнел самым удивительным образом: сначала на нем появились пятна, потом они стали расползаться, и наконец пестрый нос окончательно почернел. Темные ободки появились и вокруг глаз — как будто Крис подкрасил себе веки. Его небо тоже сделалось темным, а на круглом розовом брюшке появилась россыпь темных пятнышек. В остальном же Крис остался столь же снежно-бел, как и при рождении.

Толстые, еще короткие лапы щенка крепли с каждым днем, и скоро полиэтиленовый таз оказался мал для него, и ничто уже больше не могло удержать Криса. С яростной настойчивостью, молчаливо, он лез наверх, и, зацепившись лапами за край тазика, плюхался на пол. Этот маленький белый клубок путался под ногами, то и дело оказывался под дверью, и мы все время боялись зашибить или придавить его.

Как-то с самого начала Фарит решил воспитывать Криса «свободным художником». Он считал, что Крис должен полностью соответствовать своей уникальной породе. А про бультерьеров мы начитались вдоволь! А может быть, как раз в то время нам запомнилась статья о японских детях, которых родители ни в чем не ограничивают. Может быть, это была просто интуиция — но Крис впоследствии вырос в благородного и мужественного пса. А такой и должна, наверное, быть настоящая боевая собака.

И вот поэтому у Криса не было никогда своего «места». Он спал там, где хотел. Он просто обожал всякие темные места, и то забирался глубоко под диван, то уползал в щели между мебелью и стенами, то его можно было найти в бельевом шкафу, среди вороха одежды.

Вообще-то детство его было обыкновенным счастливым детством благополучной и любимой собаки.

Крис быстро забыл о соске и молоке и теперь с одинаковой жадностью пожирал мясо, хлеб, макароны, яблоки, печенье… Он стал таким необыкновенно толстым и мягким, что как-то заглянувший к нам Алик был поражен его толщиной и провисшей спиной.

— Во что вы собаку превратили! Это бегемот какой-то, а не буль! Его гонять надо.

— Успеется, всему свое время, — улыбался Фарит.

Неуклюжий, тяжелый, со своим бешеным темпераментом, Крис то и дело расшибал себе лоб, или на него кто-нибудь наступал. Но он не оглашал при этом квартиру жалобным визгом. Он молча жмурился, словно проглатывая свою боль. Совершив очередное «преступление», Крис не поджимал хвост и не ложился на пол с униженной покорностью. Он лишь вздыхал, принимая шлепки и опускал голову с большими, еще болтающимися ушами.

— Мне кажется, его не надо ничему учить, все уже в нем заложено, как программа в компьютере, — как-то сказал Фарит.

Наверное, так оно и было. Мы отчетливо видели, что наш Крис отличается от других щенков.

Однажды Крис съел голенище моего нового кожаного итальянского сапога. Это было уже слишком. У меня так редко бывают хорошие дорогие вещи! Сапоги были из их числа. Ни разу не надеванные. Собачке еще только чуть больше месяца, а она уже пожирает лучшую и дорогую обувь. Что же будет потом?! Надо хорошенько проучить его. Я взяла ремешок, схватила Криса за толстый загривок, и, тыча его мордой в то, что недавно еще было красивым сапогом, закричала на него:

— Вот это фу, понимаешь? Фу! Фу!

Я ударила щенка ремешком, потом еще раз.

Обычно гневный пыл тут же остывает при виде покорной, распластанной на полу и жалобно скулящей собаки. Но этот маленький бультерьерчик словно и не чувствовал себя виноватым. Он только все ниже и ниже пригибал голову и молчал, исподлобья косясь на меня. Меня это просто оскорбило, я шлепнула его посильнее, чтобы дошло. И тут Крис вдруг зарычал. Впервые в жизни. Тоненько, но очень грозно и непримиримо.

— Что-о?! — удивилась я. — Ты еще рычать?

Но маленький звереныш и не думал уступать. Он оскалил розовые десны с острыми клычками, он прижал уши к голове, глазенки его сверкали, и рык перешел в истеричное завывание.

Уверенная, что Крис не посмеет меня все же укусить, что у него просто даже злобы на это не хватит, я протянула к нему руку, но тут же отдернула ее. Пальцы обожгло словно каленым железом. Брызнула кровь. А щенок захлебывался от рычания. Он мелко дрожал, но не от страха, а от ярости, и по всей его спинке от загривка до хвоста шерстка встала дыбом.

Я могла бы взять его за шиворот и запереть его в темном туалете. Я могла бы одной ладонью сжать эти слабые челюсти, и он бы даже не пикнул… Но я не стала этого делать, потому что Крис не виноват в том, что он такой. Это его суть, его природа — не уступать. Не стану я его ломать. Что еще есть в бультерьере, кроме его характера?

Я пересилила себя, улыбнулась и ласково сказала: