Люди и боги. Избранные произведения - [69]

— Какую?

— Ну, вы ведь знаете, — говорит она смущенно, — русскую.

— Нравится она вам?

— Я не все понимаю.

Оба снова замолкают.

— Знаете, Двойреле, я уезжаю отсюда, — говорит он вдруг.

— Куда? — спрашивает она.

— В Варшаву, — отвечает он коротко.

И снова оба молчат.

— Мне здесь нечего делать.

— А священное дело? — тихо спрашивает она.

— Там я смогу больше совершить, — говорит Генех.

— Конечно, — кивает она головой.

— Мне здесь не у кого учиться. Я оторван от всего мира — ни книг, ни учителей. В Варшаве найду учителя, буду учиться, встречаться с людьми.

— Конечно, — кивает она головой.

— Я хочу знаний… Ничего тебе не совершить, если ты невежественный человек. Я хочу изучать языки, науки. Не для того, чтобы сдавать экзамены, а для себя. Я хочу много знать.

— Вы так много знаете! — говорит с восхищением Двойра. — Разве вам нужно еще учиться?

— Что я знаю? По сравнению с местными парнями я знаю много — прочитал несколько книжек, которых сам как следует не понял… Я — невежда, ничего не знаю. Никогда ничему не учился. Пустота. Что можно сотворить при помощи пустоты? Нет веры в себя, ни во что нет веры, когда ты пуст…

— Знала бы я хоть половину того, что вы знаете! — сокрушенно говорит Двойра.

— Я ничего не знаю, Двойра. Поверьте мне — я ничего не знаю и ничего не понимаю. Я всех ввожу в заблуждение. Для нашего местечка, для местных парней я — знающий. Но что, собственно, я знаю? Чему я учился? Кто меня учил? Иногда мне кажется, что я пустой хвастун, верчусь в кругу невежд, сам невежда, позер, вру на чем свет стоит. Как я могу проповедовать, что я могу сделать для священного дела, когда я невежда?

— И что вы собираетесь делать?

— Поеду в Варшаву. Сразу же после праздника пускаюсь в путь. Я уже свои вещи увязал. Несколько рублей на первое время тоже есть. Попытаюсь найти работу. А нет — буду голодать. Какая разница? Познакомлюсь с интересными людьми. Свяжусь с кругом интеллигентных рабочих. Может, войду в кружок, где читают лекции. Буду учиться, буду брать книги в библиотеке. Когда чему-нибудь научусь, буду знать, что я должен делать, и, быть может, что-нибудь смогу совершить. А тут, чего я тут достигну?

— Вы правы, — в знак согласия Двойра кивает головой, — вы правы! Вы всего достигнете! — Девушка с восторгом смотрит на Генеха, и глаза ее сияют.

— Я совсем не уверен, что смогу чего-нибудь добиться, — говорит Генех, — совсем не знаю, достигну ли чего-нибудь, — добавляет он тихо.

— Вы многого достигнете!

— Почему вы так уверены? — улыбается Генех.

— Да, да, не смейтесь, вы когда-нибудь будете одним из величайших людей, вы сможете всего достигнуть,

— Откуда вы это знаете? — смеется Генех.

— Да, я это знаю, потому что верится в то, что вы говорите. Вы как-то умеете так говорить, что прислушиваешься к каждому слову. Когда вы говорили в лесу, мне иногда казалось, будто говорит знаменитый раввин. И хотелось делать все, что вы велели, как если бы большой раввин велел.

Генеха ее слова привели в смущение, но вместе с тем они вызвали в нем новый прилив энергии, вселили веру в себя. Но он не хотел поддаваться обольщению ее слов, ему как-то неловко было перед собой.

— Я хочу принести пользу моей жизнью. Иначе стоит ли жить? — говорит он.

— Вы правы, — отвечает Двойра.

— А вы ведь тоже уезжаете, — меняет Генех разговор, — я слышал, будто вы уезжаете в Америку.

— Да, брат выслал шифскарты, чтобы нам всем туда переехать. Не знаем еще, когда поедем… Но что меняется от того, где я буду жить?

— Почему вы так говорите?.

— Какую пользу может принести моя жизнь?

— Каждый может принести пользу своей жизнью. Вы будете жить в Америке, работать там на пользу священного дела, а я — здесь… И эта работа будет нас объединять… Великий идеал… — добавляет он, понизив голос и запинаясь.

Она устремляет на него свои большие глаза.

— Идеал объединяет людей, где бы они ни находились.

— Значит, мы не будем разлучены? — Двойра снова поднимает свои большие глаза и вглядывается в него.

— Да, идеал нас объединит, где бы мы ни находились.

— Вот и хорошо, — произносит она словно про себя.

Две крупные капли покатились из больших глаз Двойреле. Она сквозь слезы с благодарностью смотрела на юношу.

Теперь священное дело предстало ее воображению как нечто религиозное, божественное, чему надо служить, и тогда оно может творить чудеса.

Ее слабое женское сердце не выдержало. Она готова была схватить руки Генеха и целовать их, но стыдилась, боялась что-то нарушить этим. И только слезы лились из ее глаз.

Генех некоторое время молчал. Вдруг он погладил рукой ее плечо и спросил:

— Что вы плачете, Двойреле?

— Не знаю. — Двойра вытирала глаза концами платка.

— Вы не должны плакать. Революционерам не к лицу слезы. Революционеры должны мужественно идти навстречу борьбе.

— А вот я уже и не плачу, — сказала Двойра, в испуге вытирая глаза и сквозь слезы улыбаясь ему.

— Революционеры должны быть сильны.

— Конечно. — Двойра согласно кивала головой.

Оба уселись на бревно возле мельницы. Было уже очень темно. Они не видели, а лишь чувствовали друг друга. Оба сидели и, держась за руки, молчали.

— Я тоже хотела бы принести пользу своей жизнью, как и вы, — сказала Двойра, ощущая его руку в своей.