Люди и боги. Избранные произведения - [66]

Эти слова испугали Двойреле, она стала серьезна. Вместе с тем ее радовало, что Генех собирается говорить с ней о такой вещи, которая «дело жизни и смерти», но спросить, о чем же хочет он с ней говорить, она не отважилась.

Долгое время они оба молчали. Ночь спускалась медленно и тихо. Из леса потянулась и поплыла завеса мглы, обволакивая облака, солнце ушло в какой-то чужой край, последние остатки багрянца потонули в синей реке, залившей половину неба.-На мир сошла благодатная печаль…

Долго сидели они оба и смотрели, как синяя река на небе поглощает каждое светлое облачко, как с минуты на минуту становится все темнее и темнее.

Они между собой не говорили и не глядели друг на друга. Когда же оба наконец поднялись, чтобы вернуться назад в город, они поймали себя на том, что держатся за руки…

Глава седьмая За священное дело

Для Двойры началась новая жизнь, жизнь, полная смутных ожиданий. В ее молодой крови расцвело нечто такое, чего она еще не знала, вокруг ее души развертывались голубые полотнища снов, еще неведомых снов… Она сидела у швейной машины, строчила сорочки для невест, для рожениц, и в каждый стежок вплеталась ее мечта, ее желание…

Вечером, одевшись, чтобы выйти «прогуляться по аллеям», как девушка говорила матери, она уходила к шлагбауму. Там с тросточкой в руке, всякий раз с новой книгой под мышкой, он уже дожидался ее, со смущенной улыбкой спешил ей навстречу и в растерянности останавливался. Притихшие, подходили они к бревну у старой, скрытой тополями, водяной мельницы.

Каждая их встреча была новой песней. Каждый раз, когда они молча, с взволнованно бьющимися сердцами подходили к мельнице, творилось новое чудо любви, вновь и вновь становились они женихом и невестой…

Разговоров они не вели. Подойдя к колоде, Генех смущенно вынимал книжку из-за пазухи и спрашивал:

— Двойра, хотите кое-что послушать?

— Да, — отвечала она.

И Генех начинал читать вслух, все разъяснял ей, растолковывал. Юноша жил в мире книг, и, когда он углублялся в чтение, оживал, переставал стесняться, и все, что хотел ей сказать, говорил, будто вычитывая из книжек…

Двойра и понимала и не понимала его, но разве так важно было понимать? Для нее книжки Генеха были тем же, чем была священная тора для ее матери, она смотрела на него с гордостью и уважением. Девушка испытывала великое благоговение перед Генехом, была благодарна ему за каждое слово, обращенное к ней, за то, что он ходит с ней, читает ей. Она не понимала, почему он это делает.

Генех с его книжками был для Двойры тем же, чем был для ее матери читающий тору отец.

Возле мельницы в один из вечеров, после чтения какой-то книги, Генех пришел в хорошее настроение и сказал ей:

— Двойра, я хотел бы с вами поговорить об очень важной и серьезной вещи. Я уже давно собирался сказать, но не знал, должен ли я… Мне неизвестно — хотите ли вы… Говорить ли мне?

— Ну, что ж, извольте говорить. — У нее забилось сердце.

— Не думайте, что жизнь — это легкое дело. Жизнь — это серьезная вещь. У каждого должен быть в жизни долг, и этот долг он должен выполнить. Понимаете ли вы меня?

— Да, — кивнула она головой, хотя не поняла.

— Хотели бы вы взять на себя этот долг? Но так, чтобы никто вас не неволил, а по собственному доброму желанию.

— Что за долг? — спросила она.

— Долг перед священным делом.

— А что такое «священное дело»? — спросила она.

— Священное дело — это революция.

— Революция? — испуганно спросила Двойреле.

— Да, — уверенно ответил Генех, и вся его юношеская робость исчезла, — свобода, великая свобода для всех людей — это священное дело.

От значительности этих слов Двойреле потеряла дар речи. Она смотрела своими большими глазами на Генеха, и вся искренность детской души сосредоточилась в этом взгляде. От страха и строгой серьезности она не могла заговорить.

— Хотите ли вы тоже, как мы все, взять на себя этот долг перед священным делом, долг перед свободой всего человечества?

— А что нужно делать, когда берут на себя долг перед священным делом? — Последние слова Двойра робко пролепетала, словно боясь осквернить своими губами эти святые слова, и смотрела на Генеха умоляюще — пусть он ее научит.

— Надо быть готовым выполнить этот долг в любое время.

— В любое время? — повторила Двойра последние слова.

— Даже ценою жизни, — отрезал Генех.

— Даже ценою жизни? — в страхе повторила машинально Двойра.

— Понимаете ли вы, что я имею в виду?

— Да, я понимаю, — ответила Двойра.

— А готовы вы выполнить этот долг, даже заплатив своей жизнью?

Двойра, не в силах произнести ни слова, утвердительно кивнула головой.

— А если потребуется жизнь отдать за священное дело, вы отдадите свою жизнь? — спросил в упор Генех.

Двойреле решила, что свою жизнь за священное дело она должна отдать тут же на месте, и была готова сделать это без промедления.

— Да, я отдам мою жизнь за священное дело, — сказала Двойреле дрожащим и смиренным голосом, словно стояла в синагоге перед самим богом.

— Отныне мы брат и сестра. — Генех протянул ей свою руку.

Они пожали друг другу руки со всей серьезностью, всей верой, всей чистотой своих юных сердец.

— В субботу я представлю вас моим товарищам в лесу, — сказал Генех.