Люди и боги. Избранные произведения - [59]
После этого письмеца парень замолк и долгие месяцы не давал о себе знать. Соре-Ривка уже думала, что ее сын, не дай бог, пропал. Ко всем ее несчастьям прибавилась еще одна беда, и она не спала целыми ночами.
— Аншл, — стонала она ночью в кровати, — что могло случиться с нашим сыном? Страх сидит у меня в сердце. Взяли мы родное дитя и услали за далекие моря. Аншл, боюсь, не пропал бы наш сын в чужих государствах.
— Проматывает, вероятно, до последнего гроша все, что зарабатывает. Всегда был гулякой и останется гулякой, — в ответ пророчил отец.
Шли месяцы за месяцами. Незадолго до пасхи (пасха всегда была для семьи Аншла счастливым праздником — всякие славные чудеса случались с семейством Аншла именно в пасху) от сына из Америки прибыло письмо, в которое была вложена его фотография, а с ней денежный перевод на двадцать пять рублей. Соре-Ривка любовалась на фотографию и не верила глазам. «Неужели это мой сын?» — спрашивала она себя. Парень глядел с фотографии как живой, на нем был короткий пиджак, золотая цепь висела на жилете. «Раз есть у него золотая цепь, непременно есть и золотые часы, — сделал вывод Аншл, — ибо кто это носит цепь без часов?» Стоит парень возле большой цветочной вазы, а рядом — приготовленный к чаепитию столик со всякой вкусной снедью, но главное — на нем нет шапки. В письме писал он вот что:
«Дорогая мама, не думай, что я про тебя забыл. Как мать не может забыть свое дитя, точно так же дитя не может забыть родившую его мать». Над этими строками письма Соре-Ривка залилась слезами, как в день девятого аба[64]. Аншл успокоил ее окриком:
— Дай же читать, потом будешь плакать.
«Я не писал вам потому, что не о чем было писать. Я очень многое пережил в Америке. Если бы все моря были чернилами, все леса перьями, а небеса бумагой, я не смог бы вам описать всего, что я пережил в Америке…»
— Конечно, взяли родное дитя и забросили на край света. — Соре-Ривка снова разразилась слезами.
— Перестанешь когда-нибудь? Дай читать! — кричал Аншл.
«Но, слава богу, все уже позади, — писал сын далее, — и я могу писать вам обо всем на радостях. Я не писал до сих пор, потому что не хотел ограничиться одними ничем не сдобренными словами…» Тут следовал многозначительный ряд точек, на котором Аншл остановился.
— Понимаешь, что он имеет в виду… Он не хотел ограничиться одними ничем не сдобренными словами. Соре, Америка сделает этого парня человеком.
«А теперь, дорогой отец, опишу тебе все, что я тут проделал. Во-первых, когда я прибыл в Америку и стал справляться про дядю Пинхоса, выяснилось, что никто не знает, кто он такой, этот дядя Пинхос. Я наведывался у земляков, дни и недели тратил на поиски какого-то дяди Пинхоса, про которого никто тут ничего не знает. Лучше бы ты не давал мне этого письма к „дяде Пинхосу“, не ломал бы я себе голову, не терял времени на розыски, не тревожил зря людей, а пошел бы сразу работать».
— Конечно, пошли дурака на ярмарку, — проговорил отец.
Судя по началу письма, по «морям чернил и лесам перьев», можно было подумать, что парень пережил бог весть что. А свелось все к тому, что он одну неделю ночевал у одного земляка, другую неделю — у другого земляка. Третий земляк повел его на кожевенный завод и устроил на работу. Теперь он живет у четвертого земляка, которому платит доллар в неделю за «жалкую койку» только на ночь.
— Понимаешь, жена моя, два рубля в неделю только за ночлег, ибо надобно тебе знать, что ихний рубль — это наших два, — объяснял Аншл жене.
— Вероятно, у него другого выхода не было, — оправдывала сына мать.
Далее парень утешал их, сообщал, что зарабатывает, благодарение господу, недурно, но сколько зарабатывает, не написал. Зато он обещал матери: «Не бойся, мама, никогда про тебя не забуду. Днем и ночью думаю о тебе».
— Пошли ему бог здоровья и долгой жизни. — Мать тихо вытирала передником глаза.
«Я озабочен будущим, — писал он, — во-первых, думаю о Двойреле. Что она высидит в нашем убогом доме? Девушки здесь неплохо зарабатывают, на долю некоторых выпадает большое счастье… Такая девушка, как Двойра, здесь может найти свое счастье. Тут девушке не нужно приданого, тут все шиворот-навыворот — приданое дает жених, а не невеста. Вполне может представиться счастливое сватовство, потому что здесь высоко ценят порядочных девушек, местные — очень легкомысленны».
Аншл прервал чтение и перевел дыхание.
— Я же тебе всегда толковал, — проговорил он, — почему мы сидим тут? На белом свете есть Америка, а мы сидим тут.
— Читай дальше, — просила теперь Соре-Ривка.
«И остальные наши мальчики могут здесь стать людьми. Дети тут зарабатывают и приносят свой заработок в дом. Может пристроиться и отец, потому что синагогальных чтецов здесь ищут днем с огнем, никто тут толком читать тору не умеет…»
«Итак, дорогая мама, — заканчивал сын свое письмо, — не беспокойся, бог поможет, и мы увидимся на радостях. Тебе не придется мучиться, работать, голова твоя не будет сохнуть от забот о нас. Тут дети работают на матерей — ты будешь сидеть в палере[65] на ракен-чере[66], и дети будут работать на тебя, а не ты на детей».
Соре-Ривка не знала, что такое «палер» и «ракен-чер», но, представив себе, что это очень хорошие вещи, залилась новым потоком слез. Но это уже были слезы радости.
Обычная еврейская семья — родители и четверо детей — эмигрирует из России в Америку в поисках лучшей жизни, но им приходится оставить дома и привычный уклад, и религиозные традиции, которые невозможно поддерживать в новой среде. Вот только не все члены семьи находят в себе силы преодолеть тоску по прежней жизни… Шолом Аш (1880–1957) — классик еврейской литературы написал на идише множество романов, повестей, рассказов, пьес и новелл. Одно из лучших его произведений — повесть «Америка» была переведена с идиша на русский еще в 1964 г., но в России издается впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.