Люди и боги. Избранные произведения - [42]
И тот уже шагает вместе с нами.
— Плевать я на него хотел! В участке подойду к комиссару, и вот увидите, какую взбучку получит вот этот… Комиссар — мой добрый знакомый… Погодите, а если встречу на пути помощника, околоточного надзирателя, — ему только слово сказать… — говорит обладатель паспорта.
— Господин хороший! — просит женщина. — Дай вам бог жизнь счастливую, спасите несчастную мать! Я детей заперла в подвале…
— Ковалевский! — представляется Гольдмахеру ехавший за акушеркой и что-то шепчет ему на ухо.
— Все будет в порядке! Не беспокойтесь! — подмигивает обладатель паспорта.
— Молодой человек! Уж если вы такой ловкач, покажите свое умение! — говорит тот, что торопился к обеду. — Освободите нас к трем часам. Ведь мы же ни в чем не повинны.
— Пусть только попадется мне какой-нибудь околоточный, тогда поговорим…
— А вон идет околоточный! — кричит кто-то, увидав на тротуаре полицейского.
Ловкач долго приглядывается.
— Знакомый? — спрашивают у него.
— Да, знакомый… Степан Михайлович. Позвольте! Позвольте! — кричит он и машет руками, как человек, старающийся выплыть из омута.
Полицейский подходит.
— Господин Степан Михайлович! — обращается наш «ходатай», протягивая руку. — Не узнали?
— А кто ты такой? — спрашивает околоточный.
— Я — Хаим Гольд-ма-хер! — раздельно произносит он.
— Не знаю, какой такой Гольдмахер! — отвечает полицейский и, обращаясь к стражнику, добавляет: — Веди, веди!
— Не узнал… — качает головой «знакомец» околоточного, густо краснея…
— Уж если их брат не захочет, так не узнает! — замечает один из нашей партии.
— В участке я ему покажу! — лепечет «ловкач».
Так мы шагали по улице, пока не набралось человек двадцать — тридцать. Тогда нас отвели в участок.
В дверях нам встречались такие же «партии», и мы приветствовали друг друга.
В передней, где мы дожидались, слышны были истошные крики…
Парень, разделивший селедку, подошел к тому, что торопился к обеду, и, хлопнув его по спине, сказал:
— Готовьтесь, дяденька, к «лапше», которой здесь угощают…
Человек побелел как полотно.
Три часа.
Говорят, что полиция получила приказ не мешать манифестации. Патрулей на улице становится все меньше. Все больше солдат среди штатских.
Из улицы в улицу тянутся манифестации с красными знаменами. Стражник стоит на обочине улицы и глазам своим не верит. Народ требует, чтобы он снял фуражку. Он выполняет это требование с идиотской улыбкой на лице. Кто-то из манифестантов сует ему в руки красный флаг и ставит его впереди колонны. В окнах показываются физиономии любопытных. На балконах люди машут платками.
Навстречу колонне идет человек.
— Приветствуйте свободу!
— Да здравствует свобода!
Офицер на тротуаре снимает фуражку.
— Долой самодержавие!
— Долой самодержавие! — произносит офицер, кивая головой.
На лестнице посреди улицы стоит бундовец[53] и говорит, обращаясь к народу:
— Мы вкушаем свободу, в то время как те, что завоевали для нас свободу, томятся в карцерах Павиака, в «Десятом павильоне»!..
— К Павиаку! — кричат в колоннах.
— К Павиаку!
Из участка выбегает комиссар. Его сердце не выносит того, что происходит на улице. Проходят несколько солдат с винтовками. Комиссар подбегает к ним и командует:
— Взвод, пли!
«Тр-р-рах-х-х!»
И две девушки падают, их волосы в крови.
Народ окружил солдат, у них отбирают винтовки. Комиссар удирает в открытые ворота. Люди бегут за ним следом. Он захлопывает калитку.
— Взломать! — кричат люди, и сотни рук устремляются к калитке.
Откуда-то появляется офицер. Он взбирается на какое-то возвышение.
— Товарищи! — кричит он. — Не марайте рук его грязной кровью. Он не понимал и не поймет, что такое свобода! Отдайте его в мои руки, я буду его судить!
— Давай! — кричат в толпе.
Калитка сорвана, комиссара выводят. Офицер срывает у него погоны. Кто-то из толпы хватает шашку комиссара и ломает ее на куски. Двое парней берут его под руки и уводят в участок.
— Поступайте с ним так, как он поступал с нами!
Ах, публика, как ты легкомысленна!
Ах, публика, публика, как нерасчетлива ты!
Тихо на улице.
Из-за угла показывается демонстрация. Колонна на улице отходит в сторону, уступая дорогу. Все умолкают, обнажают головы, склоняют красные знамена в честь демонстрации, вливающейся с Маршалковской улицы.
Что произошло?
Спокойно и безмолвно проходит демонстрация по улице. Два студента несут на руках покойника. Впереди девушки несут пальто убитого, намокшее в крови.
Молча проходит демонстрация.
Без песен. Без речей.
Вечером.
Улица словно избавилась от гнета… Ворота домов раскрыты, и люди волнами выплескиваются из них. На улице весело, на улице радостно.
Лица у людей праздничные, в петлицах красные цветы, у девушек красные банты на груди, с песнями идут они по улицам. Незнакомые люди целуются, берутся за руки, гуляют вместе, поют песни свободы. Солдат с винтовками на улице не видать. Одиночные военные шагают вместе со штатскими, вот молодой человек целуется с солдатом, в другом месте группа людей подхватила солдата и носит его на руках.
— Приветствуйте свободу!
— Да здравствует свобода!
— Ур-р-ра!
В домах на подоконниках зажгли огоньки иллюминации. Над крышами взлетают ракеты и рассыпаются разноцветными огнями фейерверка. А волны людей накатывают одна на другую, лица сияют надеждой, и звучит тысячеголосая песня:
Обычная еврейская семья — родители и четверо детей — эмигрирует из России в Америку в поисках лучшей жизни, но им приходится оставить дома и привычный уклад, и религиозные традиции, которые невозможно поддерживать в новой среде. Вот только не все члены семьи находят в себе силы преодолеть тоску по прежней жизни… Шолом Аш (1880–1957) — классик еврейской литературы написал на идише множество романов, повестей, рассказов, пьес и новелл. Одно из лучших его произведений — повесть «Америка» была переведена с идиша на русский еще в 1964 г., но в России издается впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.