Люди и боги. Избранные произведения - [43]
Все, и стар и млад, высыпали на улицу. У всех словно бремя с плеч свалилось, и кажется, что мир стал таким, каким он представлялся людям — и взрослым и детям — лишь в мечтах… Люди готовы даже стражника потчевать всем, что есть у них самого вкусного; молодые люди от всего сердца жмут ему руку и приветствуют как свободного гражданина!
Вражда вчерашнего дня забыта, забыто и чувство мести, еще вчера владевшее людьми, хоронившими товарищей, павших в борьбе. Обо всем этом народ забыл. Великой любовью горит сердце человеческое. Широко раскрыты объятия людей.
— Боже, как широк твой мир!
И тирану-угнетателю народ протянул руку и по-, братски приветствовал его:
— Привет тебе, свободный гражданин!
Свобода носилась в воздухе, заполняя все кругом, и каждый, кто дышал этим воздухом, чувствовал свободу в сердце своем:
— Привет тебе, свободный гражданин!
И лишь далеко, в конце улицы, между рядами домов, заходило в тумане ярко-красное солнце, о чем-то напоминая…
Казалось, что там застыли потоки крови, отданной за эту минуту свободы… Казалось, что оттуда, издалека, пролитая кровь светит и приветствует нас:
— Да здравствует свободный гражданин!
— К Павиаку! К ратуше!
— Освободить арестованных!
— Амнистия!
Из-за перекрестка приближается многолюдная манифестация с красными флагами и песнями. Впереди бежит молодой человек и размахивает длинным шестом, за ним — еще один. Они останавливают встречных и кричат:
— К Павиаку! К Павиаку!
У Павиака уже стояли колонны демонстрантов. У каждой колонны свое знамя, свой оратор, взобравшийся к кому-то на плечи.
— Мы пользуемся свободой, — говорил оратор, — которую они для нас добыли, а они и сейчас томятся в мрачных камерах Павиака. Нет! Мы не уйдем отсюда, пока они не будут с нами!
С каждым разом прибывали новые группы и колонны, занимая всю Дзельную, Кармелицкую и соседние улицы.
Кармелицкая улица вдруг осветилась сотнями огней: в окнах и у дверей зажгли свечи и лампы, и все обитатели от мала до велика с удивлением смотрели на все, что здесь происходит.
У Павиака, лицом к лицу с демонстрантами, стояли конные казаки с винтовкам в руках и не допускали никого к тюрьме. Демонстранты выслали к офицерам делегатов.
— Мы хотим, чтобы наши братья были с нами! — заявили делегаты, обращаясь к офицерам.
— Товарищи! Давайте затянем нашу песнь свободы, чтобы там, в казематах Павиака, нас услышали! Пусть они знают, что мы пришли к воротам Павиака, чтобы освободить их, и не уйдем, с места не двинемся, пока они не будут с нами! — произнес один из пришедших.
Свидетелями будут ясные звезды!
И откуда-то из глубины, где, наверное, было темно и сыро, с дрожью в голосе, как из пустой бочки, послышалось:
— Клянемся! Клянемся!
То была клятва, донесшаяся из мрачного и сырого Павиака…
День свободы вторгся в дома и вызвал на улицу их обитателей.
— Идемте приветствовать День свободы!
И покинули дома женщины и старики, матери взяли на руки грудных детей, сестры вели за руку младших братьев — все шли «полюбоваться» свободой.
Варшава была ярко освещена и чувствовала себя свободной. То тут, то там слышались песни, то тут, то там штатские целовались с солдатами и стражниками… А потоки людей текли и текли и заняли всю огромную Театральную площадь перед ратушей.
Площадь была полна народу. Черную массу людей освещали разноцветные лампочки, прикрепленные к древкам красных флагов, а также украшавшие царскую монограмму, висевшую на фронтоне ратуши. С театрального балкона неслись звуки «Красного знамени». Массы подхватывали мотив революционной песни, и эхо отдавалось вдалеке. То тут, то там раздавались голоса агитаторов. Жители города, оставившие свои дома впервые после объявления военного положения, с удивлением и любопытством прислушивались к словам ораторов. Робко прикасались они к красным флажкам, еще вчера грозившим им репрессиями и даже смертью… Все было так неожиданно и непривычно, люди сблизились, почувствовали себя товарищами, друзьями… Произошло событие, касающееся всех.
На балконе театра показался полицмейстер, народ его приветствовал… Он раскланивался… Ораторы потребовали от него, чтобы он освободил политических, переполнивших за время военного положения все тюрьмы, остроги, замки и казармы. Он обещал освободить тех, что сидят в ратуше. Народ стал в два ряда, высокие тяжелые ворота ратуши отворились, и на улице показались первые арестованные. Вышла высокая, сухощавая женщина с ребенком на руках, закутанная в рваный платок. Женщину вели меж двух рядов людей под балдахином, сделанным из красного стяга. Музыка на балконе театра играла бравурный марш, а тысячная толпа оглашала воздух криками «ура!». Так было освобождено из здания ратуши человек двадцать — тридцать.
И снова ворота ратуши были заперты на железные засовы.
Но народ не уходил. Снова вышел на балкон полицмейстер. Грудь увешана орденами и медалями. Раскланялся. А супруга полицмейстера из окна посылала народу воздушные поцелуи…
Народ приветствовал и ее…
Никто не уходил с площади. Еще не успела скиснуть улыбка на лице обывателя, вызванная появлением и поклонами господина полицмейстера, как неожиданно, неизвестно откуда, среди толпы показались казаки на лошадях. Народ приветствовал и их… Какая-то женщина протянула казаку руку:
Обычная еврейская семья — родители и четверо детей — эмигрирует из России в Америку в поисках лучшей жизни, но им приходится оставить дома и привычный уклад, и религиозные традиции, которые невозможно поддерживать в новой среде. Вот только не все члены семьи находят в себе силы преодолеть тоску по прежней жизни… Шолом Аш (1880–1957) — классик еврейской литературы написал на идише множество романов, повестей, рассказов, пьес и новелл. Одно из лучших его произведений — повесть «Америка» была переведена с идиша на русский еще в 1964 г., но в России издается впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.