— Почему ты стыдишься? Мы можем говорить об этом открыто, — заговорила она, стараясь сохранить ясность голоса и все крепче прижимая его голову к своей груди, — я тоже так думала… Она будет тебе лучшей женой. Она образованнее меня, добрее меня, красивее меня — я тебе буду мешать, а она может тебе помочь.
— Почему ты так говоришь? — Бухгольц плакал.
— Почему же нет, Хаскл?.. Я сама хотела тебе это сказать, давно уже хотела сказать, что в Европу тебе лучше ехать с мисс Фойрстер. Я не хочу с тобой ехать. Я здесь останусь.
— Ты меня больше не любишь? — спросил Бухгольц.
— Почему мне тебя не любить, дитя? — засмеялась Двойра. — Но ехать с тобой я не могу. Мисс Фойрстер должна ехать с тобой. Она больше подходит для тебя, и с ней тебе будет лучше.
— Молчи, молчи, молю тебя.
— Почему мы не можем говорить об этом? Почему ты плачешь? Я не хочу, чтобы ты плакал. Некрасиво, когда мужчина плачет, тем более такой сильный, как ты.
— А что будет с тобой?
— Я все обдумала — пойду домой к моим родным. Отец один, а дети еще малые. Там некому присмотреть за ними.
— А в Европу со мной?
— Нет, Хаскл, это не по мне. Я не могу ехать с тобой. Я думала, что смогу, а теперь вижу, что не могу — совесть не пускает. Поезжай лучше с мисс Фойрстер.
— Двойра, что ты говоришь? Двойра! Двойра моя!
— Не плачь, прошу тебя, не плачь, — словно мать ребенка, прижимала она его к груди… — Не люблю, когда ты плачешь.
Назавтра утром Бухгольц уже жалел обо всем, что произошло накануне, и уверял Двойру, что любит ее одну и только с ней поедет в Европу. Без нее он вовсе не поедет — сейчас же, не мешкая, побежит он к мисс Фойрстер и сообщит ей об этом.
Двойра выслушала его добродушно, с улыбкой, одобрительно кивая головой. По тому, как она держалась, смеялась, радовалась вместе с ним, никак нельзя было заключить, что у нее на уме нечто совсем другое. Только на губах ее появилась теперь совсем иная улыбка, такая, какую Бухгольц до этого не замечал.
Когда он вышел из дому, чтобы на одну только минуту зайти к мисс Фойрстер и сообщить ей, что в Европу поедет не иначе, как только с Двойрой, она прежде, чем Хаскл успел вернуться, собрала кой-какие вещи и с той самой старомодной сумкой, с которой явилась к Бухгольцу, покинула его.
Она ушла, чтобы где-нибудь в другом месте выполнить сокровенный долг, перешедший к ней в наследство от ее матерей…
1923
