Любовные похождения шевалье де Фобласа - [312]
Но лишения, опасности и мучения продолжались. Почти две недели Луве, Барбару и Валади скрывались на сеновале у священника, и Луве благодарил Бога за то, что Лодоиски не было рядом. Гаде и Салль, постучавшись во все двери, нашли прибежище у доброй женщины, госпожи Буке, которая сказала, что приютит и их товарищей. Все устроились в пещере, входом в которую служил колодец, и через какое-то время к ним также присоединились измученные Бюзо и Петион. Тереза Буке — «ангел небесный» (1: 159) — снабдила их матрасами и одеялами, дала стол, стулья, фонарь, приносила газеты и книги. В подземелье было холодно, сыро, душно, но, несмотря ни на что, жирондисты принялись за работу. Луве и Бюзо начали писать мемуары, Салль сочинил пьесу, посвященную Шарлотте Корде, Гаде посвятил ей стихи. Бюзо, Петион и Барбару пишут шутливые рецензии на пьесу Салля — она им очень не понравилась>2. Однако вечно скрываться в эпоху террора было невозможно. В начале ноября приехал муж Терезы Буке и пришел в ужас от того, что делает его жена. Товарищам опять пришлось разделиться. Гаде и Салль перебрались на чердак к отцу Гаде, Петион, Бюзо и Барбару укрылись у парикмахера, который согласился спрятать их за деньги, Валади ушел один к своему родственнику в Перигё, а Луве устремился в Париж, и это спасло ему жизнь, так как все его товарищи очень скоро погибли. Были казнены и Тереза Буке вместе с мужем и отцом, а также члены семьи Гаде>3.
«Я сто раз вам говорил, — писал Луве в своих записках, обращаясь к товарищам, — бывают такие безнадежные положения, когда жизнь теряет смысл. Сто раз я предупреждал вас, что, когда я дойду до такой степени отчаяния, когда мужчина может решиться покончить с собой, я не стану стреляться, я пойду в Париж. Я знаю, тысяча против одного, что мне не дойти, но я должен хотя бы попытаться. Только так мне позволено покончить с собой; моя семья, мои старые друзья еще имеют надо мной такую власть. Вы же знаете, какая женщина ждет меня! Пусть друзья мои знают, что, оставшись один на всем белом свете, я все еще отдавал им дань своего уважения; я не разуверился в них и сделал все возможное, чтобы обнять их. Я думал: пусть Лодоиска знает, что я погиб, обратившись лицом в ее сторону!» (1: 171).
В маленьком якобитском паричке, с подложным паспортом на имя гражданина Ларше, санкюлота, освободившись от всего лишнего, но тщательно пряча в одежде пистолет, скорострельный мушкетон и завернутые в кусочек перчатки пилюли с опиумом (на случай, если надо будет покончить с собой), Луве прощается с друзьями, которых он больше никогда не увидит, и шагает по дороге вместе с «ненавистью к тиранам, презрением к рабам и к смерти. О моя Лодоиска! Меня влекли твоя бессмертная нежность, твой всевластный гений!» (1: 172). «Из глубины Жиронды, где повсюду меня окружала смертельная опасность, свет звезды твоей звал меня, звал беспрестанно <...>. И что ж! С открытым лицом и высоко поднятой головой, с оружием в руке и с душой, устремленной к тебе, я прошел, прошел посреди всех их комитетов, комиссий и приспешников, прошел сквозь толпу убийц. Без тебя я бы погиб» (1: 239).
Ноябрь
За первые два дня пути он насквозь промок, у него страшно распухла и разболелась нога, дороги были покрыты грязью или мокрыми камнями, и опять на помощь пришли добрые люди. Два дня он приходил в себя, и снова отправился в путь, рискуя каждый день, ибо любой, кто разоблачал врага отечества, получал в награду сто франков. Луве в своих «Заметках» постоянно повторяет, что его хранило Провидение; на самом деле ему помогало прекрасное знание людей и понимание обстановки. Один возчик, развозивший посылки и продукты, проникся к нему доверием и взял его в свою повозку. Этого возчика знала вся округа, и Луве проделал путь до Лиможа почти без приключений. В доме возчика он провел три полных дня, подлечил ногу, а затем возчик нашел экипаж, который отправлялся в Париж с пассажирами. Он предупредил сопровождающего (которому было обещано вознаграждение), что Луве — контрабандный товар, который надо прятать от досмотра, снабдил Луве продуктами, подарил перчатки и шапочку. Луве лежал на полу между ног пассажиров, мужчин, женщин и детей, которые думали, что скрывают простого дезертира, и набрасывали на него пальто и юбки, заваливали коробками и саквояжами, ставили на него ноги, а он благодарил Бога за то, что уродился таким маленьким. Так он избежал многочисленных проверок паспортов. Но затем жандармы получили новый приказ: они стали заставлять пассажиров выходить наружу, а сами проверяли, нет ли в экипаже кого-то еще. Трижды Луве, замерев, готовил свой пистолет, чтобы выстрелить себе в рот, трижды прощался с Лодоиской и жизнью, но каждый раз оставался незамеченным, ибо жандармы шарили под скамейками и не обращали внимания на лежавшую на виду кучу вещей. На постоялых дворах он выходил вместе со всеми, ужинал и узнавал новые и все более страшные новости. Так он узнал о казни мадам Ролан, затем о самоубийстве ее мужа и гибели друзей-жирондистов и при этом, услышав очередную новость, должен был хранить невозмутимый вид. «В общем, надо было стать изгнанником, чтобы понять, как тяжело и тягостно каждый день, каждое мгновение сдерживаться в каждом движении, незаметно дышать, не сметь ни чихнуть, ни засмеяться, ни вскрикнуть, бояться произвести хоть какой-то шум. Тому, кто не испытал такого, невозможно представить, как это по видимости незначительное ограничение с течением времени превращается в настоящую и невыносимую пытку» (1: 166).
