Любовная история галлов - [8]

— Уж не знаю, — прервала его Арделиза, — с каких это пор мужчины притязают на нашу любовь даже без всякой просьбы с их стороны. Я слыхала, что прежде они первыми признавались в своих чувствах. Конечно, мне хорошо известно, что в последнее время они довольно странно понимают галантное ухаживание, но все же не думала я, что его совсем свели на нет и что теперь женщины должны делать первый шаг.

— Как, сударыня! — поразился Резильи. — Самилькар не сказал, что любит вас?

— Нет, сударь, — отвечала она, — я узнала об этом от вас; правда, его предупредительность ко мне давала повод заподозрить некие намерения, но, пока не произнесены необходимые слова, мы отказываемся понимать остальное.

— Ах, сударыня! — воскликнул Резильи. — Ваша вина меньше, чем я думал. Дело в том, что Самилькар очень молод и потому застенчив, отсюда его упущение; молодостью можно извинить много промахов в отношениях с женщинами. В его возрасте не все еще потеряно; когда человеку двадцать два года¹⁹, его можно простить; ведь есть надежда, что он исправится.

— Согласна, — ответила она, — юноша двадцати двух лет вызывает сочувствие, а не гнев; и я могу оценить его уважение к даме.

— Неужели, сударыня, — возразил Резильи, — вы называете уважением отсутствие смелости признаться в любви? Это просто чистейшая глупость, даже если речь идет о женщине, не расположенной любить: ведь, объяснившись, человек, по крайней мере, не потерял бы время и знал бы, чего ему ждать. Такое уважение хорошо для вас, сударыня, только со стороны мужчин, к которым у вас нет ни малейшей склонности, ибо если тот, кого вы согласны были бы полюбить, преисполнился почтительности, вы оказались бы в весьма затруднительном положении.

На этом беседа закончилась, так как в комнату вошли люди. Отыскав затем Самилькара, Резильи долго упрекал его в робости и взял с него обещание, что в тот же день он объяснится с любимой. Наставник подсказал даже несколько фраз, которые надлежало сказать (и которые через минуту выскочили у юноши из головы), и, ободрив его как мог, отправил на великое предприятие. Самилькар между тем был охвачен странным беспокойством. То он огорчался, что карета идет слишком быстро, то мечтал, чтобы Арделизы не оказалось дома или чтобы у нее были гости. Наконец, он страшился того, чего всякий порядочный человек желал бы всем сердцем. Ему не повезло: он нашел возлюбленную дома и одну. Самилькар приблизился к ней с таким смущенным видом, что, не сообщи ей уже Резильи о его любви, правда немедленно открылась бы даме в этот миг. Смущение юноши убедило ее лучше, нежели все, что он смог ей сказать: так в любви глупцы удачливее прожженных волокит.

Сев на стул, бедняга прежде всего надел шляпу, настолько он был не в себе. Через секунду, заметив свою оплошность, он снял шляпу и перчатки, потом снова надел одну перчатку — все это молча.

— Что с вами? — спросила Арделиза. — Мне кажется, у вас что-то на уме.

— Вы не догадываетесь, сударыня? — пробормотал Самилькар.

— Нет, — ответила она, — я ничего не могу понять. Как вы хотите, чтобы я догадалась, о чем вы молчите, когда я с трудом понимаю то, что мне говорят?

— Так я скажу вам, — сказал Самилькар с глупым видом, разнежившись. — Я люблю вас.

— Столько церемоний, — заметила она, — из-за сущей безделицы. Разве так трудно сказать, что любишь? Мне кажется, куда труднее любить хорошо.

— Ах, сударыня! — прервал он ее. — Для меня гораздо труднее сказать, чем сделать это. Любить вас мне совсем не трудно — трудно было бы не любить, и мне это никогда не удалось бы, сколько бы вы ни приказывали.

— Сударь, — вымолвила Арделиза, краснея, — я вам ничего не приказываю.

Любому другому стало бы ясно, что таким изящным способом Арделиза дала ему позволение любить себя, но Самилькар был слишком туп. Прибегать в разговоре с ним к тонким намекам было совершенно бесполезно.

— Как, сударыня! — воскликнул он. — Вы не уважаете меня достаточно для того, чтобы удостоить приказаний?

— Так что же, — спросила она, — вам хотелось бы, чтобы я приказала вам не любить меня больше?

— Нет, сударыня, — отрывисто ответил он.

— Тогда чего же вы хотите? — продолжала Арделиза.

— Любить вас всю жизнь, — признался Самилькар, — и быть любимым вами.

— Так любите на здоровье, — ответила она, — и надейтесь.

Более настойчивому влюбленному хватило бы этих слов, чтобы перейти к действиям. Но как ни старалась Арделиза ускорить развязку, он заставил даму ждать еще два месяца и сдался наконец только благодаря ее решительности.

Новая связь не побудила Арделизу прекратить отношения с Ороондатом. Своего последнего любовника она всегда любила особенно сильно, но все же недостаточно для того, чтобы прогнать Ороондата, ставшего для нее вторым мужем. Незадолго до разрыва с Кастильянтом в Арделизу влюбился шевалье д’Эгремон; здесь будет кстати описать эту примечательную личность.

У шевалье были смеющиеся глаза, правильной формы нос, красивый рот, ямочка на подбородке, придававшая приятность его хитроватому лицу; он был бы строен, если б его не портила сутулость; его отличали любезность и тонкий ум; часто, однако, сказанное им казалось умным лишь благодаря живой мимике и звучному голосу: те же самые слова теряли всю остроту в других устах. Недаром писал он ужасающе плохо, а писал именно так, как говорил. Хотя излишне упоминать, что соперник бывает докучлив, но шевалье обладал этим свойством в такой степени, что для женщины, имевшей несчастье быть им любимой, лучше было бы мучиться с четырьмя, чем с ним одним. Щедрость шевалье граничила с расточительностью, поэтому ни его возлюбленная, ни его соперники не могли рассчитывать на верность своих слуг. А в сущности, чудеснейший из смертных