Любовь во время карантина - [52]

Я не знаю, где ты сейчас и как ты, но я продолжаю делать все так, как мы делали вместе. Изолировалась от всего мира – то есть, выходит, пока самоизолировалась. Я еще не знаю, что так буду жить всегда, по меньшей мере следующие полгода. Или год. Впрочем, про коронавирус я впервые услышу только через месяц.

Сообщение от k. приходит на пятый день, и жизнь начинается заново, словно я выбираюсь из душного подвала с совершенно дурацкими, наглухо законопаченными в шторы окнами. Он пишет сам, пишет, что все хорошо, пишет фразу за фразой, от которой во мне начинает жить клетка за клеткой, что до этого, оказывается, самосохранились и едва не замерзли насмерть. Мое тело плевать хотело на сон, и мы снова разговариваем по ночам, обсуждая теперь даже то, о чем раньше и думать боялись. Теперь мы можем говорить про дыхание, вдохи и выдохи, про спортсменов, про тех, кто задерживает дыхание под водой, и про любую тему, где фигурируют легкие. Я, со своей стороны, высылаю все доки DHL’ем и через неделю получаю паспорт с очередной русской визой.

Предупреждаю, just in case[24]: для нас это называется строить планы. Планы на двоих, неудачно раскиданных по разные стороны Атлантики; планы на двоих с высокой социальной мобильностью, но отсутствием, до абсурда, хоть чего-то общего профессионально; планы на двоих, где у каждого прямо сейчас горит приоритетная задача необъемных масштабов; планы на двоих, где оба, в общем-то, готовы жертвовать большими кусками жизни, потому что могут – теперь – только вместе, никаких порознь.

Ну хорошо, да, пока мы не настолько на дзене, чтобы дойти до последней фразы с первого разговора. И приходится пройти через эпоху, знаете, шероховатостей в отношениях. Пара ссор, пара брошенных трубок, пара обвинений в невнимании, пара «думаешь только о себе», пара «ты хоть понимаешь, какая у нас разница во времени», пара «отношения на расстоянии не работают», пара «ты хоть иногда думаешь о моем сне и режиме жизни?».

Отношения на расстоянии не работают, и из пары шероховатостей вырастает пара ссор. Затем, как по учебнику, складывается ваш персональный набор скандалов, фразы «а вот раньше» и уверенность, что это почти все: водораздел на «раньше мы» и «зато сейчас» так же страшен, условно, как если бы один не давал другому работать над романом дальше. То есть основы основ отношений. Ну и парочка границ, перейдя которые, любой из двоих – сразу виновен во всех ссорах, что уже были и еще будут, сразу абсолютный эгоист, изощренный манипулятор и, на десерт, лжец, лжец, лжец (а если до сих пор не был пойман, существует «себе на уме» – многообещающий временный ярлык).

Хорошо, что у каждого из нас это все, или хотя бы подобное, уже было где-то там, в прошлом – где-то, когда-то, заслуженно или нет, с дуростью, молодостью и максимализмом, с травмами разной тяжести и полным и взаимным нежеланием их решать.

После нескольких разговоров, меньше похожих на старое и больше – на тревожное предчувствие, что все то – куда хрупче, чем казалось по ночам в машине, мчащей за сигаретами; или даже во сне, когда мы оба могли заснуть только, если пальцы были сцеплены, как перед казнью; и все то – можно потерять, если не предпринять ничего и позволить тому распадаться на атомы; такое, мы понимали, решительно необратимо.

Пара-тройка недель; никаких попыток объясниться, и способность жить с каждым днем только ниже и ниже. Я знала, что если так чувствую я, то и k. чувствует все то же самое. Где-то в середине февраля и в середине ночи меня разбудил вопрос:

– Переезжай ко мне? Насовсем.

Я набрала ответ в полусне, с закрытыми глазами.

– Перееду.

И потом добавила голосовым:

– Слетаю в Москву, закрою дела, соберу доки и вернусь в Санта-Барбару. Стол у окна все еще мой? Я-то приеду. Но роман сам себя не напишет.

– Кот, так он всегда был твой. Ждет тебя вместе с романом. И я тоже жду.

Еще не все поверили в него, но COVID-19 точно существует

Второй конец света наступил, когда наступила пандемия. Я успела проскочить в Россию одним из последних «чистых» рейсов. Думала, что возвращаюсь домой из Европы; оказалось, де-факто – сбегала от расширявшей свое пространство «короны». Думала, что прилетела в Москву; оказалось – успела юркнуть в почти закрытую дверь – живой и невредимой, с целыми легкими и легкой от ужаса головой. Через неделю номера рейсов стали циркулироваться в сетях с просьбой к пассажирам оставаться дома; еще через неделю ввели карантин для приезжих.

Впрочем, даже со всем страшненьким, карантинный мир не сразу стал карантинным. Помню, как мне в Будапеште предложили коробку с двумя сотнями масок – я улыбнулась про себя и подумала: ну куда мне столько? Сказала «двадцать», аптекарь настояла на пятидесяти. Уже скоро маски (тем, у кого они вообще были) приходилось носить по нескольку раз, чтобы хватало. Ту женщину из аптеки я отблагодарила мысленно самое меньшее пару сотен раз.

Все шло как должно было: сначала появилось название, но отдельно от сути, впустую. Уже был официальный коронавирус, уже не становилось спичек и макарон, уже переполнялись больницы, а пандемии все не было – не ее самой, ее в наших головах. Не было, не было, не было, не было, не было – и вдруг осознание свалилось камнем, и мы вдруг проснулись в новом мире. Дефицитном, тревожном, с раскупленными антисептиками, ставшем куда более одиноким, но местами еще легкомысленным – определенно, еще легкомысленным в марте.