Любовь в холодном климате - [3]

Полли Хэмптон была красавицей, и эта красота была настолько выдающейся, что затмевала все прочие ее характеристики. Она была одной из тех женщин, чья красота воспринималась, как душевное качество, не зависящее от одежды, возраста, здоровья и каких-либо обстоятельств. Когда она болела или уставала, то просто становилась бледнее и прозрачнее, но никогда не желтела, не увядала и не усыхала. Она была красива от рождения, а не только в то время, когда я ее узнала, и красота ее постоянно совершенствовалась. Внешность Полли и положение ее семьи являются основополагающими факторами описываемых мной событий. Но если Хэмптонов можно изучить по историческим хроникам, то за сведениями о Полли придется обратиться к Леонарду или Дороти Уайлдинг. Корсеты, отвратительные шляпы, вынужденные позы на фотографиях не способны скрыть неизменного совершенства ее лица и фигуры. В конце концов, ее прелесть не зависела от подверженной распаду и тлению смертной плоти с ее голубыми тенями на белоснежной коже, золотыми прядями волос, обрамляющими ровный и высокий лоб, она была воплощена в движениях, улыбке, в милом смехе. Ее взгляд был подобен сапфировой вспышке самых синих глаз, какие я когда-либо видела, и я никогда не уставала с любопытством наблюдать, какое впечатление она производит на человека, поймавшего этот взгляд.

Неудивительно, что ее родители обожали ее. Даже леди Монтдор, которая, безусловна, стала бы самой ужасной матерью для некрасивой девочки или эксцентричного и своенравного мальчика, без малейших затруднений прониклась глубочайшей любовью к своему прекрасному ребенку, который настолько полно удовлетворил ее амбиции и в будущем был способен увенчать их в буквальном смысле. Конечно, Полли была предназначена исключительно для брака — разве леди Монтдор не мечтала о самых блестящих перспективах, когда дала своей дочери имя Леопольдина? Разве оно не было поистине королевским, разве в нем нельзя было различить смутного созвучия с именами Кобургов, разве оно не могло в один прекрасный день оказаться таким уместным? Неужели она не мечтала услышать у алтаря под сводами аббатства голос архиепископа, говорящий: «Я, Альберт Эдвард Кристиан Джордж Эндрю Патрик Дэвид беру тебя, Леопольдина…»? Была ли эта мечта несбыточной? С другой стороны, никакое другое имя не может быть более английским, здоровым и неприхотливым, чем Полли.

Нас с моей двоюродной сестрой Линдой Радлетт с самого раннего детства приглашали к Хэмптонам, потому что лорд и леди Монтдор, как это часто случается с родителями, весьма беспокоились по поводу возможного одиночества их дочери. Я знаю, что моя приемная мать, тетя Эмили, испытывала такие же чувства по отношению ко мне и потому делала все возможное, чтобы не оставлять меня в покое в дни праздников и каникул. Хэмптон-парк находился недалеко от дома Линды, Алконли, и они с Полли, будучи более или менее ровесницами, казалось, обречены были стать лучшими подругами. Однако, по некоторым причинам сближения не произошло, и леди Монтдор, которая в общем симпатизировала Линде, признала ее общество «непригодным». Я и сейчас могу представить Линду в большой столовой Хэмптон-парка (той самой столовой, которая в свое время так напугала меня, что ее запах, состоящий из сложного букета ароматов изысканного вина, дорогих сигар и утонченных женщин, до сих пор действует на меня, как запах крови на животное), я слышу ее громкий, по-Рэдлеттовски певучий голос: «А у тебя есть глисты, Полли? Ты не представляешь, сколько мы из-за них перенервничали. Наконец благословенные небеса послали нам доктора Симпсона. Он пришел и вывел их. Так что теперь доктор Симпсон — любовь всей моей жизни, очень его вам рекомендую». Это было слишком для леди Монтдор, и Линду никогда более не приглашали в Хэмптон-парк. Но меня как минимум раз в неделю и почти на каждые праздники отправляли туда как на работу, не спрашивая, хочу я этого или нет.

Мой отец состоял с лордом Монтдором в родстве по материнской линии. Я была благовоспитанным ребенком и, думаю, вполне устраивала леди Монтдор, во всяком случае, она сочла меня «подходящей» (слово, занимавшее видное место в ее словаре), потому что в один прекрасный день она пожелала обсудить вопрос о моем более длительном пребывании там, чтобы делать уроки вместе с Полли. Когда мне исполнилось тринадцать лет, они уехали в Индию, после чего Хэмптон-парк и его владельцы постепенно стали тускнеть в моих воспоминаниях и почти совсем исчезли.

Глава 2

К тому времени, когда Монтдоры с Полли вернулись из Индии, я уже считалась взрослой и провела в Лондоне свой первый сезон. Мать Линды, моя тетя Сэди (леди Алконли) представила нас с Линдой обществу и вывозила на все балы дебютанток, где мы общались с такими же застенчивыми и смущенными молодыми людьми, какими были мы сами. Это было больше похоже на представление, совсем не похоже на реальную жизнь и совершенно не похоже на то, к чему нас готовили с детства. К концу лета Линда была обручена, а я вернулась в родной дом в графстве Кент к тете Эмили и дяде Дэви, которые освободили моих собственных разведенных родителей от скучного бремени воспитания ребенка. Я считала жизнь дома довольно унылой и однообразной, как и многие молодые девицы, которых внезапно перестали обременять уроками, и не знающие, чем теперь занять ум, пока в один прекрасный скучный день на меня не свалилось приглашение погостить в Хэмптоне в октябре.