Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [98]

Санаторий в Будапеште, в котором Манн 27 мая начинает свою детокс-терапию, носит подходящее название — «Сиеста». Там работает врачом тот самый доктор Роберт Клопшток, «на руках у которого умер Франц Кафка», как записывает Клаус Манн в дневнике. А Клауса Манна руки этого врача возвращают к жизни. После двух месяцев мучительного воздержания он пишет матери в Цюрих, которая переживает за сына: «В обозримом будущем я больше не начну употреблять — разве что в отдаленной перспективе». Стремление Клауса Манна вернуться в Будапеште к жизни без наркотиков имеет очень конкретную причину: ее зовут Томас Куинн Кёртис, которого Клаус ласково называет Томски и который ежедневно навещает его в клинике.

Кёртису двадцать два года, это американец с чувственным ртом, волнистыми волосами и облегающими костюмами, который учился в Москве у Сергея Эйзенштейна. Клаус Манн пишет в дневнике после десятка лет бесчисленных связей, коротких и долгих: «Я решительно выбираю его. Не верю, что „высшие силы" приготовили для меня что-то большее, чем дают эти отношения». Наверное, лето 1937 года, когда абстинентные мучения остались позади и он наслаждается в Будапеште новым счастьем с Томски, — самое лучшее лето в жизни Клауса Манна. Он внезапно оказался старшим в паре, тем, на кого младший смотрит с восхищением, и за короткое время он показывает другу все те места, где он жил в Европе, они едут в Цюрих к его родителям, потом он вместе с Томски заезжает в гости к сестре Эрике и Терезе Гизе, которые вместе с Аннемари Шварценбах проводят отпуск в Граубюндене; он показывает другу каналы в Амстердаме, где он издает журнал Sammlung, разумеется, они едут и в Санари-сюр-Мер, место надежд и мечтаний прошлого лета, оставшегося далеко в прошлом. Оглядываясь на эти недели, Клаус Манн пишет три совершенно невероятных для него слова: «Я был счастлив».

*

Писателю Эрнсту Юнгеру удается скрыться, сначала в Гарце, потом, начиная с 1936 года, в Юберлингене на Боденском озере — скрыться от нацистов и от себя. Он живет в античности и в мире насекомых. День за днем он бродит по лесам и собирает жуков, вечером тщательно прикрепляет их булавками и подписывает, восхищается их панцирями и латинскими названиями. А его такая необычная жена Грета страдает рядом с ним. Он на полном серьезе требует, чтобы она называла его «повелитель», — и она называет. Она всю жизнь ищет свое призвание, не чувствует себя комфортно в роли матери двух сыновей, которые родились у них с Юнгером. Она пытается писать, путешествовать, несмотря на подозрительные взгляды своего повелителя. У того и в Берлине было множество любовниц, и во внутренней эмиграции он не останавливается. Однако Грета винит не его, а женщин, что его соблазняют. Он же общается с ней с тем холодком, который еще в своем дебютном романе «В стальных грозах» объявил эмоциональным идеалом. В результате Грета стонет от общения в духе «новой вещественности», как она его характеризует, наполовину иронично, наполовину всерьез. Она жалуется одному из друзей: «Я очень устаю, усталость стала для меня ужасным, невыносимым состоянием, потому что я чувствую, как он постепенно втягивает меня в свой замкнутый круг из подавления, депрессии и полного отрицания жизни, и я похожа на светолюбивое насекомое, которое не может вырваться из паучьей сети». Да, Грета Юнгер попалась в сеть к энтомологу Эрнсту Юнгеру, и он иногда рассматривает ее как интересную букашку, которая почему-то живет с ним в одном доме. Сам же он ищет ответов в астрологии: «На жизненном пути нам всегда попадается женщина, которая сбивает нас с предначертанной орбиты и делает своим спутником, хотим мы того или нет». А потом отважно защищает свои измены и снимает с себя ответственность за них: «Поэтому и верность неподвластна нашей воле; она действует на нас как сила тяжести, а не как добродетель».

*

Недолгий любовник, но постоянный исповедник Альмы Малер-Верфель, теолог Йоханнес Хольнштайнер, которому самому давно уже пора покаяться в грехах, демонстрирует в Вене свое мастерство в ходе весьма необычного процесса о расторжении брака. Причем дело идет об очень необычной любви.

Поскольку католикам можно повторно вступать в брак только после отмены предыдущего брака, но не после развода, роль Хольнштайнера как председателя венского епархиального суда приобретает огромное значение. В суд обращается австрийский федеральный канцлер Шушниг, в 1935 году потерявший жену в результате автокатастрофы. Теперь он хочет жениться на графине Вере фон Чернин-Худениц, которая, в свою очередь, замужем за графом Фуггером фон Бабенхаузеном и имеет с ним четырех детей.

Кажется, что по законам логики брак графини четырежды доказывал свою реальность, однако Йоханнес Хольнштайнер прикладывает все силы, чтобы вытащить ее оттуда и помочь своему канцлеру. И вот в 1937 году брак графини действительно аннулируется, Хольнштайнер аргументирует такое решение тем, что налицо антигуманное «принуждение к браку», противоречащее католическому закону о свободе выбора. Процесс затягивается. Когда Хольнштайнер добивается нужного решения, Шушниг уже сидит в тюрьме, куда его посадили нацисты, осуществившие «аншлюс» Австрии. Зато бывшему канцлеру, смещенному со всех постов и пребывающему в тюрьме гестапо, 1 июня 1938 года разрешают жениться на его любимой Вере. Правда, будучи заключенным, он не может присутствовать на своей свадьбе. Его замещает брат Артур. После свадьбы жена Вера идет в тюрьму к мужу и остается там. Потом она отправится вместе с ним сначала в концлагерь Дахау, затем в концлагерь Заксенхаузен.