Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [72]
Гусей Аденауэр регулярно ездит на поезде из Кёльна в Андернах и потом на почтовом автобусе в Мария-Лаах. Десятилетний сын Пауль пару недель в июле живет здесь, в монастыре у Аденауэра. Хорошо, что кто-то отвлекает его от печальных мыслей. В письмах он называет монастырь Святой Марии местом «ссылки», а однажды даже говорит про него — «моя эмиграция».
Восьмого июля, после венчания в деревне Шторков, чемпион мира по боксу Макс Шмелинг и его жена Анни Ондра празднуют свадьбу там же, в гостинице «Эспланада». Гостей попросили взять с собой купальные принадлежности, и перед ужином всех приглашают в бассейн. А медовый месяц новобрачные проводят в Хайлигендамме.
Как в свое время Август Фарнхаген не понимал душевных и интеллектуальных богатств своей жены Рахели Фарнхаген фон Энзе [69], так и Гюнтеру Штерну недоступны континенты внутреннего мира его жены Ханны Арендт, которая как раз пишет книгу о Рахели. Когда она пишет о дистанции между Рахелью и мужем, ей не нужно включать воображение, достаточно собственного опыта: «Чем больше Фарнхаген понимает, тем больше Рахели приходится скрывать от него. Причем она скрывает не что-то конкретное, а лишь удивительную неопределенность ночи, двусмысленный свет дня». Арендт не может так открывать душу мужу, как десятью годами ранее Мартину Хайдеггеру, своему учителю и возлюбленному. Но в самом изящном фрейдовском стиле их брак рушится из-за сигар. Ящик темных гаванских сигар, подарок Курта Блюменфельда, друга Арендт, возмущает Гюнтера Штерна: во-первых, сердится он, сигары — это только для мужчин, а во-вторых, они воняют. Ханна Арендт хладнокровно закуривает сигару, небрежным жестом гасит спичку и выдыхает облако тяжелого дыма на самую верхотуру, под высокий потолок их берлинской квартиры в старинном доме на Опиц-Штрассе. Хотя это она уже несколько лет предрекала успех Гитлера и думала об эмиграции, хотя это ей душно в браке с Гюнтером Штерном, именно он первым срывается с места и эмигрирует в Париж. Он принадлежит к левым кругам вокруг Бертольта Брехта и опасается, что нацисты воспользуются адресами из записной книжки Брехта как списком для политических арестов. Ханна Арендт уедет позднее, она еще какое-то время будет поддерживать сионистов в документировании повседневного антисемитизма, «потому что если на тебя нападают как на еврея, то и защищаться нужно как еврею». Но когда ей удается выйти на свободу после восьмидневного ареста только благодаря доброй воле неопытного полицейского, она решает больше не искушать судьбу. Она в ужасе оттого, что даже интеллигенция в Берлине «приобщилась к идеологии» — и даже ее друзья. Она не верит своим ушам, когда слышит, как Мартин Хайдеггер в речи по случаю своего вступления в должность ректора Фрайбургского университета воспевает «величие и искренность национального пробуждения». Вместе со своей матерью Мартой она едет в Дрезден, потом в Рудные горы, до последней станции у чехословацкой границы. Там у нее есть знакомые, чей дом находится прямо на границе. Утром они приходят туда, а ночью, под покровом темноты, незаметно для пограничников убегают к чехословацкой свободе. Ханна Арендт хочет сохранить верность родному языку, немецкой философии и литературе, но знает, что для этого она должна покинуть Германию. Через Женеву она едет в Париж, она постоянно защищает евреев, сочиняет речи, помогает беженцам уехать в Палестину. В Париже Ханна Арендт встречается со своим мужем Гюнтером Штерном, они даже живут вместе, но понимают, что их брак на последнем издыхании и даже эмиграция не способна объединить их. Ханна Арендт пока еще официально зовется Ханной Штерн. Она вывезла из Берлина самое дорогое имущество мужа — рукопись его тысячестраничного романа «Катакомбы Молюссии». Сначала эту рукопись конфисковало гестапо, потом ее прятал Бертольт Брехт, и вот Ханна Арендт вывезла ее в Париж через Прагу и Женеву в своем чемодане, завернув в грязное покрывало. Ханна Арендт редко видела мужа таким благодарным, как в тот момент, когда она открыла чемодан и вручила ему рукопись. Он радуется посылке чуть ли не больше, чем самой посыльной. А та старается встать в Париже на собственные ноги, берет уроки иврита, потому что хочет, по ее словам, «узнать свой народ», находит работу в еврейской организации «Agriculture et Artisanat».
Но в основном она пишет. Ханна Штерн постепенно снова превращается в Ханну Арендт. Перед эмиграцией она спешно побросала в чемодан рукописи, выписки и заметки для книги о Рахель, и все они вместе с бельем благополучно перебрались через границу. Когда она теперь в Париже думает о жизни еврейки Рахель, хозяйки прекрасного салона и авторе прекрасных писем, то у нее перед глазами неизменно встает собственная судьба, неудача ассимиляции, которая казалась Рахель возможной утопией в 1810–1820 годах. В жизнеописании этой женщины, полном остроумия и теплоты, Аренд показывает исторического персонажа как свою современницу — в том числе и потому, что ей нетрудно прочувствовать ее любовные переживания. Важные темы у Рахель — боль и ощущение покинутости, и мы видим, как Ханна Арендт в своей книге осмысляет свой разрыв с Мартином Хайдеггером, а в описании унылого брака говорит о своем браке с Гюнтером Штерном. Great minds feel alike
